Несколько раз поднималась в башне возня, затем снова все утихало… Чаще и чаще показывались истомленные лица в окнах, жаждущие вдохнуть свежего воздуха; раскрытые губы, высунутые, засохшие языки придавали им ужасный вид, но никто не просил прощения, никто не желал сдаться.

Десятый день осады… Башня молчит… Вороны стаями слетаются к окнам… Кметы стрелами отгоняют их… Мышки велели позвать кого-нибудь для переговоров: никто не откликнулся… Они прождали еще четыре дня. На башне не было уже часового… Там царила мертвая тишина. Кметам уже надоело столь долгое ожидание, все с нетерпением желали увидеть развязку.

Мышко-Кровавая Шея велел, наконец, готовить лестницы. Слуги его отыскали где-то полуразрушенные, старые ворота, которые на всякий случай держали над головами решивших приблизиться к башне и ожидавших по-прежнему тучи камней и бревен. Приставили лестницы и осторожно стали взбираться к главному входу.

В башне не замечалось и признака жизни. Попробовали рубить входные двери, сопротивления никто не оказывал. Вскоре они с шумом упали, провалившись как бы в глубокую пропасть. Внутри была могильная тишина: ниоткуда ни звука… Ощущался запах гнилого тела. Глазам забравшихся в башню кметов представились груды трупов, измятых, с поломанными руками, ногами, посиневших, обезображенных.

В верхнем отделении лежали тела князя и Брунгильды, покрытые черными пятнами: от голода ли они погибли или от ада?…

Убедившись в победе, кметы радостно вскрикнули. Они начинали уже тосковать по своим, им хотелось скорее разойтись по домам. Мышки кидали в воздух свои колпаки в знак восторга. Приступили к отыскиванию громадных сокровищ Хвостека, которые, по общему мнению, он спрятал в земле или в стенах башни. Расходившиеся по домам своим кметы спешили разнести радостную для всех весть, что у княжеского столба одни лишь вороны царят.

XXII

У опустошенного княжеского столба, на развалинах его замка, назначено было вече, которое должно было произойти в первый день полнолуния.

Дня за три до этого срока старшины уже начали собираться в разных местах для предварительных обсуждений. Собрания их, на которых они выказывали явную ненависть к некоторым известным родам, обещали, что и вече не обойдется без ссоры, что на месте, бывшем свидетелем кровавой распри, легко может снова подняться буря.

Стибор по пути к своим заехал к Пясту, желая его пригласить на вече.

— А я вам на что? Я не гожусь в советчики, — ответил Кошычков сын, — мое дело ходить за пчелами… Кто сильней да богаче, тот пускай и решает; я человек бедный, мне не попасть в старшины… Да у меня для этого ни сил, ни способностей нет… К этому я не привык, повелевать не умею, разве пчелам одним, те меня слушаются… да слугам, которые меня уважают. В добрый час: начинайте и торопитесь выбрать князя скорее… Как только немцы узнают, что мы без вождя, сейчас же на нас нападут… Станем по-братски за общее дело… За себя вам ручаюсь: все, что прикажете делать, исполню беспрекословно; что ж именно начинать, это должно быть известно вам лучше меня…

Стибор улыбнулся и сказал:

— Твой-то ум нам и нужен, добрый отец, потому, кажись, мы далеки от спокойной развязки, — все предвещает бурю. Лешков, хоть и мелкие все они, осталось еще довольно, а кроме того, и прочие кметы да витязи тоже мечтают о княжеском звании… Нелегко дается нам это дело…

Оба вздохнули. Старик по-прежнему утверждал, что лучше возиться с пчелами, чем с людьми. Наконец хозяин и гость распрощались. Пяст с корзиной за плечами направился в лес, Стибор поспешил на вече.

Отовсюду стекались кметы к княжескому замку.