– Нет, Берни. Мы больше не увидимся. В этой жизни – нет.

– Тогда в аду.

– Да. В аду возможно. Прощай, Берни.

– Auf Wiedersehen,  мой друг, auf Wiedersehen .

Я положил трубку, уставился на свои новые ботинки, вспоминая разговор, и вздохнул с облегчением: стало быть, «ОДЕССА», а не «Старые товарищи» стояла за всем, что приключилось со мной. Не сказать, чтобы я уже благополучно выбрался из венских лесов. Пока нет. Но если, как говорил мне Гебауэр и о чем напомнил Эрик Груэн, «ОДЕССА» и «Товарищество» никак не связаны, тогда бояться мне следует только ЦРУ и «ОДЕССУ». А значит, можно попросить «старых товарищей» из СС помочь мне исчезнуть из Вены. Обращусь в «Паутину». Как любая другая обычная нацистская крыса.

37

Я подумал, что церковь на Рупрехтс‑плац не случайно стала местом связи в Вене для «старых товарищей», которые были в бегах, скрываясь от правосудия, – она находилась неподалеку от бывшего Главного управления гестапо в Вене. Церковь была самой старой в Вене и выглядела на свои века, хотя табличка у входа объясняла, что церковь пострадала в результате бомбежек союзников. Внутри было холодно, как в польском коровнике, и интерьер был почти такой же примитивный. Даже Мадонна походила на молочницу. Но для любопытного посетителя церкви тут таился сюрприз. Сбоку от алтаря в стеклянном гробу хранились мощи какого‑то святого. Очень похоже на скелетик Белоснежки, слишком долго и напрасно ждавшей, пока явится принц и спасет поцелуем любви от подобного смерти забытья.

Отец Ладжоло, о котором мне рассказал отец Готовина, итальянский священник, связанный со «Старыми товарищами», худобой лишь чуть уступал этим мощам и не намного лучше сохранился. Почти бесплотный в длинной черной сутане, с кудрявыми волосами, смуглый, он показался мне типичным итальянцем. Его лицо уместно было бы в толпе на полотне старого флорентийского мастера. Я последовал за ним в боковую апсиду и протянул железнодорожный билет в Прессбаум. Как и в Мюнхене, я зачеркнул на билете все буквы, кроме «сс».

– Я хотел узнать, какой католический храм в Прессбауме вы мне порекомендуете, отец, – проговорил я.

Посмотрев на билет и услышав мой тщательно сформулированный вопрос, отец Ладжоло чуть покривился, как будто очень недовольный моим появлением, и на минуту мне показалось, он сейчас ответит, что ничего о Прессбауме ему не известно.

– Возможно, я сумею помочь вам… – сказал он с сильным итальянским акцентом. Почти таким же сильным, как запах кофе и сигарет, сопровождавший его. – Не знаю. Все зависит… Пойдемте со мной.

Священник провел меня в ризницу, где было потеплее, чем в церкви. Там стоял сосуд со святой водой, газовая плита, шкаф для церковного облачения, на стене висел деревянный крест, а в открытую дверь виднелась уборная. Он притворил дверь, через которую мы вошли, и запер ее. Потом подошел к столику с чайником, чашками и блюдцами.

– Кофе? – предложил он.

– Пожалуйста, отец.

– Садитесь, друг мой. – Он указал на одно из двух кресел с протертой обивкой.

Я сел и вынул сигареты.

– Не возражаете? – Я протянул ему «Лаки».

Он издал смешок:

– Нет, совсем не возражаю. – И, взяв сигарету, добавил: – Думаю, что некоторые апостолы были курильщиками, как считаете? В конце концов, они же были рыбаками. Мой отец – рыбак из Генуи. А все итальянские рыбаки курят. – Он зажег газ, потом прикурил. – А уж когда Христос вошел на рыбацкую лодку и разразился шторм, все они точно закурили.