Монастырь располагался в красивом готическом здании с розовыми кирпичными стенами и двумя высокими колокольнями, похожими на пагоды, которые были видны задолго до того, как мы миновали главные ворота. Но, только въехав на территорию, вы по‑настоящему осознавали подлинные размеры монастыря и приходили к неизбежному выводу: как же богата и могущественна Римская католическая церковь. Такой громадный монастырь в таком маленьком городишке в глухомани! Какими же финансовыми и человеческими ресурсами располагает Ватикан! И „Старые товарищи“ как его дополнение. Интересно, почему церковь обеспечивает крысиные лазейки бывшим нацистам и военным преступникам в бегах?

Грузовик затормозил, и я выскочил. Я находился во внутреннем дворе, большущем, как плац для военных парадов. Тиммерман вел меня через базилику, размерами с самолетный ангар, с алтарем, который только императору Священной Римской империи показался бы скромным. Мне разукрашенный завитушками резной алтарь напомнил польский рождественский торт. Играл орган, и сладкоголосый хор местных мальчиков нежно выводил печальную мелодию. Если б не могучий запах пива, атмосфера была бы, как и полагается, вполне святой. Следом за Тиммерманом я прошел в маленький кабинет, где нас встретил монах, по виду не брезгующий кружкой‑другой пива. У отца Бандолини, настоящего здоровяка, живот входил в дверь первым, а ручищи были как у мясника. Короткие серебристо‑седые волосы повторяли цвет серых глаз, а резкими твердыми чертами лица он походил на языческих богов, вырезанных из дерева. Он встретил нас хлебом, сыром, холодным мясом, пикулями и стаканом пива, сваренного в монастыре, а также теплым приветствием. Гостеприимным жестом пригласив меня поближе к огню, он осведомился, не случились ли какие трудности в нашей поездке.

– Все было в полном порядке, отец, – заверил Тиммерман и вскоре, извинившись, ушел: ему хотелось успеть вернуться в Грисхайм сегодня вечером.

– Отец Ладжоло сказал мне, что вы врач, – сказал отец Бандолини после ухода Тиммермана. – Это так?

– Ну да, – пробормотал я, страшась, вдруг меня попросят применить свои медицинские познания, тут‑то и обнаружится, что Груэн я – фальшивый. – Но медициной я не занимался с довоенных времен.

– И вы католик?

– Конечно, – заверил я, сочтя, что разумнее принять веру людей, которые мне помогают, – хотя и не очень ревностный.

– Ну уж какой есть, – пожал плечами отец Бандолини.

Я тоже пожал плечами.

– Почему‑то мне с детства казалось, что монахи‑католики очень хорошие.

– Когда живешь в монастыре, легко быть хорошим католиком. Вот почему большинство тут – хорошие католики. В подобном месте не очень‑то много искушений.

– Ну, не знаю. Пиво, к примеру, у вас отличное.

– Вы тоже так считаете? – усмехнулся он. – Его здесь варят по старинному рецепту уже несколько сот лет. Может, из‑за него мы тут и остаемся.

У него был негромкий голос благовоспитанного человека, оттого я подумал, что неправильно расслышал его, когда, после того как я поел, он стал объяснять, что монастырь – в том числе и монашеская обитель Святого Рафаэля, располагающаяся здесь, – помогает германским католикам‑эмигрантам с 1871 года, и среди них было много католиков‑неарийцев.