— Я предупредил. И это второе предупреждение. Не послушаетесь — худо будет.

Спецотделовцы зашумели. Антон молчал, глядя на коллег. Он не знал, чем именно грозят предупреждения Сторожа, но чуял, что ничем хорошим это не кончится.

Валерий Зиновьевич пытался что-то объяснить, но хранитель кладбищ шагнул за кресло и исчез.

По ту сторону

Тварь, что была запечатана под старой частью кладбища, просыпалась. Ворочалась всё сильнее, тревожа существ на километры вокруг. Он слышал, как она скребётся под землёй, как тянет длинные щупальца, уходящие на многие километры от города. Туда, где встаёт солнце. Туда, где стоит созданное людьми водохранилище.

А ведь и кроме этой твари в окрестностях кладбища спит немало существ, жадных до человеческой силы и плоти. Но люди отчего-то ведут себя так, будто им всё равно.

Вот сегодня он был на собрании спецотдела. И что он увидел? Никого не волнует стройка. У каждого на уме одно и то же: я, моя работа, деньги, я, семья, деньги, увольте другого, я, я, я… Будто забыли, что все тут будут, без званий и денег, без чинов и без родных. Один человек перед смертью. Беззащитен. Слаб. Как ни крутись, а смерти все поддаются.

Но нет. Людям нынче только и надо, что денег, должностей, машину, квартиру. И ради этого они вековое соглашение похерить готовы⁈

Сторож впервые за десятки лет ощущал почти забытые человеческие эмоции: злость и раздражение. Как они могут не помнить о том, что по-настоящему важно? Почему забивают голову ерундой⁈ Сами себя губят. Два предупреждения из трёх прозвучали, а после третьего он отойдёт в сторону, предоставит им самим разбираться с тем, кто случится.

У него своих дел по горло будет. Он посмотрел на свои руки, морщинистые, покрытые тёмными пигментными пятнами, с тощими пальцами. Справится ли с этими делами его дряхлеющее тело?

По эту сторону

Визит Сторожа и его угрозу обсуждали долго. Но всё же спецотделовцев больше волновали грядущие сокращения. Кого лишат работы, зарплаты и хотя бы иллюзии стабильности? Сейчас, когда вокруг и без всяких монстров ужас: безработица, цены скачут чуть ли не каждый день, криминал заправляет везде, где можно. И где нельзя тоже заправляет.

Валерий Зиновьевич за пару дней состарился лет на десять. Стал мрачным и рассеянным. Антон трижды видел, как начальник отдела сидел за своим столом, уставившись в никуда. Ведь это ему принимать решение, кого выкинуть на улицу.

Приказ о сокращении штата вышел в пятницу. В нём значились имена замначальника — а ведь они с Валерием Зиновьевичем вроде как друзья ещё с армии, последнего научного сотрудника отдела, спеца по паразитам и самой старшей из имеющихся сотрудников, Натальи Фёдоровны. Антон уже знал, что у неё четверо детей и маленькая внучка.

Самого Антона сократить не могли: по правилам, свежераспределённый может быть уволен только за преступление. В остальном — три года гарантированной работы. Почему-то от собственной защищённости ему было неловко, хотя никто из коллег ни сказал ни единого дурного слова.

Антон смотрел, как плачет Наталья Фёдоровна, собирая вещи, и вдруг понял, что должен уйти сам. Он молодой, сильный, здоровый — найдёт другую работу. Пусть не по профилю. Он может и вагоны разгружать, и в охрану, и улицы мести. А ей, пожилой, дородной, добродушной женщине с детишками, куда?

Внутренний голос шептал: а как же твоя семья? Что скажут родители? Без твоей стипендии в спецуниверситете им нечем было бы кормить дочек. А теперь ты уйдёшь с работы, и что, твои сёстры будут голодать?

Антон не знал, что ответить внутреннему голосу, ведь тот был прав. Но стоять и смотреть, как других выгоняют просто потому, что надо кого-то выгнать, он не мог. Антон пошёл к начальнику.

Валерий Зиновьевич был на месте. Сидел за широким солидным столом и внимательно глядел на стоящие перед ним бутылку водки, блюдце с тонко нарезанным салом и пустой стакан.