К Марине Костя относился как к высшему существу, как к ангелу, который по недосмотру свыше оказался на земле. Беременность его не особо смутила. Он только спросил, где отец, а услышав в ответ, что Марина никогда-никогда не хочет о нём вспоминать, больше вопросов не задавал. Зато предложил пожениться, чтобы у ребёнка был, как он выразился, настоящий папа.

Марина мягко отказалась: хватит с неё серьёзных отношений после короткого знакомства. Боялась, что Костя выгонит её, но он гнать её не стал. Наоборот, прописал у себя и неуклюже, но мило заботился о своей прекрасной гостье.

Бабуля, Катерина Петровна, скончалась за месяц до родов. Костя искренне горевал, и Марина, желая его утешить, предложила назвать свою дочку в честь бабули Катей. Костя целовал её руки и говорил, что она святая.

Катя родилась тринадцатого декабря. Первое время Марина не могла надышаться дочкой: любовалась своей малышкой, с рук не спускала и называла всеми ласковыми именами, какие могла придумать.

Но месяца в три малышка начала вести себя странно: она следила взглядом за пустотой и иногда улыбалась без причины, а иногда начинала ни с того ни с сего плакать. Встревоженная Марина побежала к педиатру. Однако та, осмотрев ребёнка, сказала, что всё в порядке.

— Она же смотрит в никуда и смеётся! — возмутилась молодая мать. — Вот и сейчас, видите?

Педиатр улыбнулась, глядя на Катю, и повторила, что всё хорошо. На секунду Марине показалось, что женщина в белом халате смотрит туда же, куда младенец — в пустоту. Но она тут же прогнала тревожную мысль: это от недосыпа и волнений. Всё-таки первый ребёнок, стресс.

Увы, чем старше становилась Катя, тем отчётливее Марина видела в ней черты Романа. Его серые глаза, его взгляд. Его повышенный интерес к пустоте. Марина готова была поклясться, что дочь играет с чем-то, а потом лепечет:

— Ма, мяу!

Никакой мяу дома, естественно, не было. Старая кошка Катерины Петровны ненадолго пережила хозяйку, а другую кошку они заводить не стали: Марина переживала, что у ребёнка может быть аллергия.

Катя рано начала говорить, и её снова пришлось отвести к врачу, потому что она изводила мать россказнями о каких-то «блестячих» штуках, летающих рыбах и прочей ерунде. Педиатр — на этот раз строгий мужчина с бородкой — сказал, что детские фантазии — это нормально. Мол, беспокоиться не о чем.

Но Марина уже поняла, что дурная кровь Романа сыграла с ней злую шутку. Катя — вовсе не её милая девочка, Катя — дочка психа.

Она уже не могла любить этого ребёнка. Нет, конечно, Марина ни разу не ударила её, ни разу не назвала сумасшедшей, хотя это слово — и несколько его разновидностей — всё время крутилось на языке. Марина ответственно кормила ребёнка, одевала, покупала игрушки и водила в детский сад. Но уже не любила. И когда она в очередной раз осознавала это, раздражение ещё больше увеличивалось, будто дочь заставляла её чувствовать себя плохой.

Костя относился к Кате как к родной: с удовольствием возился с ребёнком, гулял, покупал подарки.

В её три Марина и Костя поженились. Через год Марина забеременела. И вскоре Катя, будто почуяв неладное, стала жаловаться на монстра под кроватью. Марина, пытаясь подавить растущее раздражение, объясняла, что монстров не бывает, они есть только в мультиках и в книжках. И Катя уже большая, чтобы в них верить. Вот родится сестрёнка — та будет маленькая, а Катя уже почти взрослая. Катя по-отцовски хмурила бровки и заявляла, что, если взрослая, то ей можно взять мамину помаду и много-много мороженого. Марина только отмахивалась.

Катя стала капризной, и Костя забеспокоился: мол, монстров, конечно, не бывает, но ребёнок же боится. А Марина была уверена, что девчонка просто опасается, что из-за рождения сестры ей будут уделять меньше внимания.