- Отпусти его, наследник Удела Одисса. Он - мой!

    Хватка Дженнака ослабла, и лоуранец с всхлипом втянул воздух.

    - Твой? Что это значит, тари?

    - Это значит, что жизнь его принадлежит мне! И жизни всех его людей, всех воинов, женщин и рабов.

    - Не всех. - Дженнак отпустил Ута и поднялся. - Не всех, тари! Он нанес обиду тебе, так что взыщи с него долг как хочешь: прирежь, сбрось со скалы или прикажи утопить в море. Но его люди убили Цина Очу и двадцать воинов, лучших бойцов Очага Гнева! И этот долг за мной! И я - клянусь Одиссом, Прародителем! - взыщу за их кровь! Сам!

    - Хайя! - одобрительно рявкнули одиссарцы. Их копья отливали серебром, и глядели они на лоуранцев так, как смотрит волк на кролика. Чолла будто бы заколебалась; взгляд ее застыл на лице Ута, корчившегося в траве, и Дженнак подумал, что сейчас, по женской слабости, она велит прикончить его быстро и без мучений. Что касается иберских воинов, стоявших одной ногой на пороге Великой Пустоты, то они взирали на Чоллу с благоговением и какой-то странной надеждой, будто она и вправду была посланцем Мирзах и могла даровать или отнять у них жизнь.

    - Люди Ута принадлежат мне, - повторила Чолла, покусывая пухлую нижнюю губу. - И Цина Очу был моим человеком. В том сражении, когда меня пленили, погибла сотня воинов из Лоурана… Достаточная плата за одиссарскую кровь? Как ты считаешь, мой вождь?

    Она хочет спасти их, промелькнуло у Дженнака в голове; спасти Ута и его людей. Но почему? Явить милосердие? Это выглядело странным; Чолла была расчетлива, высокомерна и не отличалась добротой. Разумеется, она чтила Шестерых, а более всех - Арсолана, но Шестеро не призывали прощать врагов. В Книге Повседневного сказано: пощади врага, если уверен, что он станет твоим другом; а не уверен - убей! Впрочем, вряд ли Ут и его дикое племя успели стать друзьями Чоллы Чантар, Дочери Солнца; подданными - другое дело! Но мысль сия показалась Дженнаку нелепой. Земли и люди нуждаются в правителе, а кто сумел бы править этим варварским народом с другого берега Бескрайних Вод?

    - Так что же, вождь? Ты отдаешь их мне? - спросила Чолла, и он вдруг понял, что вопросы эти заданы на иберском. Речь ее звучала чисто и без акцента; видимо, практика оказалась основательной.

    Он ответил тоже на иберском:

    - Цина Очу в самом деле был твоим человеком, но находился он под моей защитой. Он был мудрым жрецом, он возносил Песнопения, и жизнь его дорого стоит. Так что погибшие - та сотня, о которой ты упомянула, - будут выкупом за кровь Цина Очу. А за своих людей я возьму

    иную цену. Я не стану убивать всех и жечь хольт, но двадцать лучших бойцов Ута скрестят оружие с двадцатью моими воинами. Остальные пусть смотрят! И складывают погребальные костры! - Дженнак выпрямился и властно вскинул голову. - Хайя! Я сказал!

    Чолла кивнула с надменным равнодушием.

    - Пусть будет так, и пусть помогут им боги. Но нам, мой господин, нужно поговорить. Когда и где?

    - Где? - переспросил Дженнак, принимая от Грхаба свою тунику. - Разве ты не пойдешь сейчас в свой хоган, тари? На корабль?

    Девушка задумчиво взглянула на Ута; тот уже отдышался, сел и теперь с мрачным видом следил за беседой.

    - Нет, - сказала она, - еще нет. У меня есть чем заняться на берегу.

    * * *

    Они встретились вечером, когда отпылали погребальные костры иберов, когда пики западных гор пронзили солнечный диск и на небе зажглись первые звезды. У подножия холма был разбит шатер на двенадцати шестах, крытый бычьими кожами; землю под ним застелили циновками из тростника, на них бросили плетенные из перьев ковры, поставили треножники со свечами.