- Здесь, в горле речной долины - Фирата, самое дальнее из наших укреплений. На высокой насыпи, с валами, рвами и частоколом, с двумя сотнями стрелков… Если добавить еще полтысячи солдат, гарнизон продержится и двадцать дней, и тридцать. Я же проведу войска сквозь холмы с юга и с севера на равнину… Смотрите! Впереди у тасситов будет наша крепость, справа и слева - взгорья, где всадникам не развернуться, а перед взгорьями - наши воины в панцирях, с длинными копьями и мечами. Мы вырубим их как гнилой лес, перестреляем, подобно уткам на отмели!

    Брови Джиллора изогнулись и выпрямились, словно орел взмахнул крылами. Да и сам он сейчас походил на орла: растопыренные пальцы, точно когти, впились в колени, взгляд сделался пронзительным и грозным, серые перья накидки встопорщились над напряженными плечами. То была его стихия: планировать и предугадывать, окружать и наступать, вести в бой войска под рев боевых раковин, свист стрел и грохот барабанов. Пожалуй, в свои тридцать восемь лет он уже доказал, кто является лучшим полководцем в Верхней Эйпонне.

    - Сколько людей ты собираешься взять, светлорожденный? - спросил Морисса.

    - Восемь полных санр, четыре тысячи стрелков и копейщиков. Ну, еще пятьсот человек из Очага Гнева… бойцов в доспехах, носящих меч и секиру… Думаю, этого хватит.

    Коррит, рослый сахем кентиога, внезапно пошевелился. Он был далеко не стар, но более прочих привержен прежним традициям; лишь у него одного на лице синели узоры ритуальной татуировки, которая в Одиссаре, государстве обширном, богатом и просвещенном, уже с полсотни лет считалась дикостью. Даже Кайатта предпочитал боевые шрамы этим нелепым рисункам, которым полагалось свидетельствовать о древности рода и былых заслугах его вождей. Но у Коррита по любому случаю имелось собственное мнение; как все кентиога, он был упрям и неуступчив, словно самец керравао в брачный сезон.

    - Значит, светлорожденный, отправятся пять тысяч воинов: передовой отряд на кораблях, а остальные - пешком, в повозках и колесницах, - произнес Коррит, и синие узоры на его щеках дрогнули, словно начиная какой-то причудливый танец. - Пять тысяч человек, поход на четыре месяца, суда, повозки, запасы провианта и оружия - очень дорогого оружия… Доспехи и щиты, мечи и копья, топоры и арбалеты, да еще стрелы к ним… Хотел бы я знать, во что это обойдется, а? И стоят ли подобных денег и хлопот те ничтожные отродья черепахи, что сбежали на запад от власти своих сахемов? - Коррит уперся пронзительным взглядом в Мориссу, потом перевел глаза на Халлу и Кайатту, будто призывая их в союзники. - Пусть тасситские вонючки вырежут их под корень! До последнего человека! До последнего, другим в пример!

    - А наши воины в крепостях? - осторожно поинтересовался Халла.

    - Воинов убрать за реку! На левый берег Отца Вод!

    - Оставив поселенцев без защиты?

    - Что с того? - рявкнул Коррит. - Кому они нужны? Какой от них прок? Да и от всей этой войны тоже? Мей-тасса - не Коатль, не Острова, не прибрежные торговые порты, где можно взять много сокровищ; Мейтасса - это степь, пустая земля и полудикий скот! А земли и скота у нас самих достаточно… Разве не так, Халла? - Он уставился на сахема шилукчу, который, казалось, пребывал в нерешительности.

    Упрям, но не глуп, решил Дженнак, разглядывая свирепую татуированную физиономию Коррита: знает, на кого надавить! Чуть ли не половина переселенцев, обосновавшихся на правом берегу Отца Вод, еще недавно принадлежала к клану шилукчу, а значит, Халла пострадал больше прочих сахемов Пяти Племен. Согласно древнему закону Варутты, люди, оставившие племя, платили подати лишь главному властителю, Ахау Юга Джеданне, который одновременно являлся и вождем хашинда, самого сильного и многочисленного из всех племен Серанны.