Старик ухмыльнулся:

    - Хайя! Ты прав; лучше поберечь горло… - Он отпил глоток вина из стоявшей рядом чаши. - Так вот, о признаках… Сын твой Дженнак одарен чувствительной душой, светлым разумом и силой, что превосходит силу прочих людей. Таковы все кинну в юных годах; и всем им приходят видения, удивительные и смутные, как туман на рассвете. Ты знаешь, о чем я говорю, - многие из светлорожденных видят в детстве странные сны, а потом это проходит.

    - Да, я помню, - Джеданна кивнул. - Не могу поведать о тех снах… помню лишь, что они были, пока мне не исполнилось пятнадцать.

    - А Дженнаку уже двадцать! И он запоминает увиденное! Он даже способен разглядеть кое-что наяву, освоив нехитрые приемы древней магии кентиога.

    Взгляд Джеданны сделался острым.

    - Это ты научил его?

    - Да. В конце концов, я тоже почти кинну… нас двое таких, я и старый Че Чантар. Но тот - правитель, и ему некогда ломать голову над посланиями Мейтассы.

    - Значит, кинну… - протянул Владыка Юга, подняв голову и всматриваясь в темнеющее небо. - Мой наследник - кинну… И что ты предлагаешь, родич?

    Старик пожал плечами:

    - Вы, люди власти, не знаете всего, что ведомо нам, жрецам. История же древности такова, мой повелитель: в прошлом кинну редко получали белые перья, и каждый такой случай был событием исключительным. Правда, их и насчитывалась всего-то сотня, а выжила едва ли пятая часть… Родичи боялись их и уничтожали в юности, убивали, как стая койотов убивает молодого ягуара… И вот почему: избранники богов не только одарены небывалым долголетием, но и умеют предвидеть будущее - чем дальше, тем яснее, и тем трудней справиться с ними. Понимаешь?

    - Все ли они предвидят? - спросил Джеданна после недолгого молчания.

    - Нет, родич. Иные предвидят отдельные события, иные странствуют в запредельных мирах, как твой сын, иные одарены необычайной памятью. Вот то, что я знаю о кинну.

    - И что же ты предлагаешь? - вновь повторил сагамор.

    - Что можно сделать с кинну, родич? Он -- кецаль среди людей, а кецаль в неволе не живет и не покоряется никому… Что ж остается? Или убить, как делали в прошлые времена, освободив от него мир, или…

    - Ты думаешь, я соглашусь убить собственного сына? Даже если он - кинну?

    - Долгая жизнь на излете своем жжет огнем ненависти и горька, словно земляной плод. Горечь эту понесут они людям… горечь своих потерь, ибо кинну, приобретая многое, многое и теряет, - медленно произнес Унгир-Брен. - Подумай, какую ответственность перед людьми и богами мы берем на себя, родич.

    - Земляные плоды бывают горькими, сладкими и пресными, но все их можно употреблять в пищу… после надлежащей обработки, разумеется.

    Старый аххаль хмыкнул.

    - С другим твоим отпрыском, с Фарассой, такого не получилось. Хочешь, чтобы Дженнак стал подобен ему? Но еще более злобным, более коварным и неизмеримо более могущественным? Ибо Фарасса, этот гриф-падальщик, всего лишь главенствует над твоими судьями, твоими глашатаями и твоими лазутчиками, а Дженнаку предназначено сесть на ковер власти… - Унгир-Брен внезапно повысил голос: - Горечь эту понесут они людям, словно посев зла, и немногим из них суждено, не очерствев сердцем, справиться с болью утрат и сохранить в себе человека.

    Сагамор долго молчал - так долго, что солнце успело скрыться за холмами, и яркие звезды усеяли небеса. Потом он сорвал цветок орхидеи, похожий на зев ягуара, вдохнул его тонкий аромат и произнес:

    - И все-таки мы его не убьем, родич.