|
Подошел Грхаб, поигрывая тяжелым посохом. Его широкоскулое лицо казалось высеченным из темного базальта, на панцире сверкали серебром металлические накладки; шипастые наплечники, шлем с головой разинувшего клюв сокола, боевые браслеты и широкий пояс из стальных пластин делали сеннамита подобным Хардару, рогатому и клыкастому демону войны. В мальчишеские годы Дженнак выслушал немало историй об этом древнем чудище Сеннама, которого боги - все Шестеро! - не смогли ни повергнуть в прах, ни даже потеснить; воины Народа Башен все еще поклонялись Хардару. - Тебе лучше надеть панцирь, балам, - толстый ноготь Грхаба царапнул кожаный доспех. - Эта тряпка не остановит даже тасситской стрелы. А если уж приложат из арбалета… - Откуда у степняков арбалет? - Джиннак с недоумением уставился на своего телохранителя. - А я не про них говорю. - Оглянувшись, Грхаб стащил шлем и поскреб в затылке. - Видел, балам, как этот таркол-кентиога вылупился на тебя? На тебя и твою женщину? Не в первый раз… я еще на корабле замечал. - Даже койот может глядеть на луну, - сказал Дженнак. - Но не лязгать при этом зубами! - Рот у него был закрыт, наставник. - Не строй из себя недоумка, балам! Ты понял, о чем я говорю. - Утопив конец посоха в огромном кулаке, Грхаб оперся на него подбородком. - Клянусь печенкой Хардара, не нравится мне этот Орри! Если ты не против, я его… - Грхаб притопнул ногой, словно давил назойливого песчаного краба. - Хочешь, чтобы я велел убить своего таркола? - Дженнак приподнял бровь. - За что? За то, что он косо посмотрел на меня? Или взглянул на красивую девушку? - Ну, твой это таркол или не твой, о том никому не ведомо, - буркнул Грхаб. - И глядел он не просто так, а оскалив зубы… да, оскалив зубы, хоть пасть у него была закрыта! За этакие взгляды у нас в Сеннаме… - Железный посох Грхаба вонзился в землю на целых две ладони. - Вы, одиссарцы, мягкий народ, не любите убивать, - добавил он со вздохом. - Даже пленных отпускаете из милости, а на арене вместо них дерутся поганые птицы. Может, я все-таки придавлю этого кентиога? А, балам? - Не надо, - Дженнак коснулся могучей груди великана, закованной в доспех. - Не надо, учитель. Лучше я тоже буду париться в панцире и железе. Грхаб сокрушенно покрутил головой: - И ты мягок, балам… слишком мягок… Ты будешь долго жить, так что запомни хорошенько: жизнью правит клинок. И кто первым воткнул его, тот и прав. - Я запомню, - тихо промолвил Дженнак. - Но сейчас я лучше надену панцирь. Он лежал в темноте, вытянувшись, плотно сомкнув веки; занавес Великой Пустоты простирался перед ним, плотный, тяжелый и непроницаемый, точно каменная стена. Он не мог нырнуть, не мог прорваться сквозь него, не мог вызвать второе зрение; как всегда, требовался какой-то внешний импульс, какие-то звуки, запахи, напряжение души и тела. Как лязг клинков, когда он сражался с Эйчидом на песчаном берегу, как барабанный бой, под грохот коего ему привиделись Фарасса и Виа… Фарасса в уборе наследника из белых соколиных перьев, и Виа с каплей крови на губах… Может быть, подумал Дженнак, если он уснет, то щелка в грядущее приоткроется? И он узнает, что случится с ним, с Вианной, с его бойцами и с этой маленькой крепостью на краю безбрежной степи? Увидит Фирату через день или два… или через двадцать дней… Какой? Лежащей в развалинах? Сожженной? Или торжествующей победу? * * * Дыхание его сделалось глубоким и размеренным, кожа перестала ощущать холод и жар, мышцы расслабились. Уснуть… уснуть и увидеть… Он знал, что надежда на это невелика; он еще не умел вызывать по собственной воле то, что хотелось. |
