— Итак, переезд в деревню для вас означал понижение статуса, — заметил я.

— Тогда мы были детьми, и для нас это ничего не значило. Но моя мать никогда не оправилась от такого удара. Ее семья с XVII века не отдала никому и пяди земли в Глостершире. Ее брат владел огромным имением в три тысячи акров, а у нее не было ничего. В наследство от матери ей достались кое-какие ценные бумаги, мебель, которой ты так восхищался, и несколько картин с лошадьми, которые тебе не удалось перехвалить: художник был явно похуже Стаббса.

— Здесь мне все кажется чуждым и непонятным, Мария.

— Я это заметила еще во время обеда.

Пока Феба, подкрепившись пирожком с мясом, развлекала Джорджину, а Мария продолжала беседовать с матерью о доме в Чизике, я пробрался в угол крипты, чтобы скрыться от толпы голодных прихожан, жонглирующих бокалами для вина и рождественской выпечкой, и там лицом к лицу столкнулся с Сарой, старшей сестрой Марии.

— Мне показалось, что вам нравится разыгрывать из себя морального урода, — выпалила Сара в характерном для нее пулеметном стиле. — Вы ведете себя по-свински.

— Как это, интересно, моральные уроды могут вести себя по-свински?

— Они проводят эксперименты над собой. Например, будучи евреями, являются в христианскую церковь под Рождество — посмотреть, что там происходит, и выяснить, как они себя там будут чувствовать.

— Ах оставьте, все так делают, — дружелюбно отмахнулся я. И, чтобы она понимала, что я ничего не пропустил, медленно добавил: — И не только евреи.

— Все гораздо проще, если человек пользуется таким успехом, как вы.

— Что проще? — переспросил я.

— Решительно все, и здесь никаких вопросов быть не может. Но я имею в виду именно ваше свинское поведение. Вы достигли той степени свободы, чтобы отбросить многие условности, чтобы постоянно менять свое положение в обществе и смотреть, что из всего этого получается. Вам это нравится? Вас это возбуждает?

— Не вполне. Я не закоренелый бесстыдник-эксгибиционист.

— Но я спрашивала о другом.

— Я показываюсь на публике, лишь надев на себя личину. Я могу совершать дерзкие выходки, только если на мне маска.

— Мне кажется, наша беседа становится чересчур интеллектуальной. А какую маску вы нацепили сегодня?

— Сегодня? Сегодня я всего лишь муж Марии.

— Что ж, я полагаю, если человек известен, ему позволяется пускать пыль в глаза: это воодушевляет остальных. Джорджина у нас — экстраверт. И это многое говорит о нашей семье. Она до сих пор старается изо всех сил. чтобы все считали ее хорошей девочкой. У меня же, как вы уже, должно быть, слышали, характер неуравновешенный, а Мария абсолютно беззащитна и слегка испорчена. Вся ее жизнь была направлена на ничегонеделание. И это удавалось ей очень хорошо.

— А я не заметил.

— Ничто в мире не может обрадовать Марию больше, чем чек на огромную-преогромную сумму.

— Ну, тогда все просто. Я буду давать ей чек на кругленькую сумму каждый день.

— Вы хорошо разбираетесь в женских тряпках? Мария обожает, когда мужчины помогают ей выбирать одежду. А мужчины готовы помогать ей во всем. Надеюсь, вы готовы к этому. Вам нравится сидеть на стуле посреди магазина, пока какая-нибудь дамочка крутится перед вами, вопрошая: «Ну как? Что ты скажешь об этом?»

— Все зависит от магазина.