Несмотря на прошедшие годы, Хольт представила дело об убийстве на редкость ясно, сжато и по‑учительски четко. Сначала она коротко изложила обстоятельства убийства: где, когда и как был убит Чель Эрикссон. Потом последовал психологический портрет убитого: одинокий, всеми ненавидимый, живущий до странности изолированной жизнью человек. Нашлись только двое, кого, и то с натяжкой, можно было назвать его друзьями, – Веландер и Тишлер. У обоих железное алиби, но, поскольку никто не собирается искать убийцу, она не станет углубляться в эти подробности.

Что касается мотива, продолжила Хольт, мнения в группе разошлись. Она сначала изложила версию Бекстрёма, потом сказала, что у них с Ярнебрингом была противоположная точка зрения. Они считали, что причиной убийства явились особенности личности Эрикссона, а вовсе не его сексуальная ориентация. Возможно, он угрожал кому‑то, шантажировал, хотел кого‑то использовать.

– Нехорошо так говорить о коллегах, – сказала Хольт, – но версия Бекстрёма больше говорит о самом Бекстрёме, чем об убийце.

– Мотив! – хмыкнул Юханссон и вскинул обе ладони, как бы защищаясь. – Не понимаю этой вечной болтовни о мотиве. Мотив совершенно неинтересен. Не могу вспомнить ни одного дела, где мотив помог бы нам раскрыть убийство. Нужны более весомые улики. Мотив!..

– Твой друг Бу Ярнебринг рассказывал мне еще тогда, как ты относишься к поискам мотива… – Хольт широко улыбнулась.

– Вот и хорошо.

Хоть один нашелся, кто слушал, подумал Юханссон.

– …Но именно в этом случае он был уверен, что твоя теория не работает, – продолжила Хольт, не переставая улыбаться.

– Вот оно что, – протянул Юханссон. И ты, Брут, подумал он. – А у тебя какое мнение?

– В данном конкретном случае я согласна с Ярнебрингом, – твердо заявила Хольт и уже без улыбки посмотрела Юханссону в глаза.

– Значит, сделаем так, – медленно произнес Юханссон. Куда мы идем, подумал он. Эта девица как минимум на десять лет моложе меня, весь ее опыт в расследовании убийств уместится на ногте моего мизинца, и у нее хватает нахальства мне возражать! – Значит, сделаем так, Хольт. Не хочу показаться настырным, но для надежности все же давайте еще раз пройдемся по делу Эрикссона, выясним, не пропустили ли мы чего. Плюс к этому мне нужен психологический портрет Штейн. Как вы это все поделите между собой, меня не интересует, но к следующей пятнице все должно быть готово.

Тогда и у меня останется время поразмышлять, решил он.

– Я тоже не хочу показаться настырной, – сказала Хольт, – однако фамилия Штейн в деле точно не фигурирует. Даю голову на отсечение.

И это замечательно, подумал Юханссон, лучше быть не может. Вот его шанс закончить совещание и уехать домой, предоставив все остальное своим дорогим сотрудникам. Если бы не Маттеи… В чем‑то она, похоже, сомневается. Что‑то у нее есть за душой… А может быть, ему просто кажется, всему виной ее прячущие глаза очки в роговой оправе?

– Маттеи, – обратился он к ней, – есть вопросы?

– Может быть… – нерешительно ответила Маттеи. – А может, меня просто заносит.

Она неуверенно полистала лежащую перед ней папку с компьютерными распечатками и сдвинула очки на лоб.

– Тогда прошу, – произнес Юханссон, стараясь не выказать нетерпения.

Валяй, подумал он и, конечно, промолчал. Он мог бы так сказать Ярнебрингу или Викландеру, но не Маттеи.

– Я перед совещанием пощелкала немного насчет Штейн, – сообщила она.