|
Тишлер с его болтливостью, нескромностью и, мягко говоря, авантюрным стилем жизни. Что произойдет в тот день, когда он почему‑либо разозлится на свою «очаровательную кузину»? Или просто даст волю языку? Или угодит в конфликт, неважно с кем – с налоговым управлением, с полицией или и с теми и с другими? Наверняка он захочет использовать ее как весомый аргумент…
– Тишлер – это бомба замедленного действия, и вы это прекрасно понимаете. Собственно говоря, его надо было бы убрать… – произнес Юханссон с широкой улыбкой.
– Я не против, – отозвался госсекретарь. – Я всегда недолюбливал этот тип людей…
– Ну как? – Юханссон откинулся в кресле и сложил свои длинные пальцы в некое подобие церковного купола. – Договорились?
– Договорились, – в очередной раз вздохнул заместитель премьер‑министра. – Но ведь кому‑то надо поговорить со Штейн?
Ага, значит, вы все‑таки уже сделали ей предложение, подумал Юханссон. Насчет места в правительстве.
– Вам не надо себя затруднять, Юханссон, – быстро сказал госсекретарь. – Что касается распространения нежелательной информации, у нас те же проблемы, что и у вас…
– А я как раз собираюсь с ней встретиться.
– Вот как? – Госсекретарь не скрывал неудовольствия.
– Если я этого не сделаю, я допущу служебную ошибку. В нашей ситуации самый большой риск исходит именно от нее.
Из‑за нее ваш уважаемый шеф вполне может вернуться в края своего детства в Катринхольме и наслаждаться заслуженной пенсией, подумал он.
– Я вас понял. – Госсекретарь, очевидно, прочитал его мысли.
Только не это, подумал он. Все, что угодно, только не это. Только не Йоран.
Прежде чем встретиться вечером с Хеленой Штейн, Юханссон решил пообедать с женой. Но мысли его были заняты другим, так что во время обеда они почти не разговаривали.
Он отставил чашку с кофе, посмотрел на часы и кивнул:
– Мне пора. Увидимся через пару часов.
– Само собой, все засекречено? – улыбнулась жена.
– Да, – вздохнул Юханссон.
– А она красивая?
– Даже и не знаю… Я ее видел один раз издалека и не обменялся ни словом. Но она не такая, как ты.
– Ты так, значит, ставишь вопрос…
– Да. Я именно так ставлю вопрос. Таких, как ты, просто нет.
– Спасибо, – сказала жена. – Береги себя.
– Постараюсь, – пообещал Юханссон.
Конечно, она очень красива. И не только издали, подумал Юханссон, сидя в ее гостиной. Красивая одежда, красивая мебель… Это какая‑то другая красота – не то, что он в детстве привык полагать красивым и полагал таковым на протяжении всей своей жизни. Красота для него включала понятие доступности, а Хелена Штейн была недоступна… Хотя иногда в минуты слабости ему приходила в голову мысль, что он хотел бы жить совершенно иной жизнью.
– Кофе? – спросила она.
– Нет, спасибо. Можно обойтись и без кофе: я не отниму у вас много времени, – добавил он, чтобы ее успокоить.
– Мне почему‑то кажется, что разговор не обещает быть приятным. – Она посмотрела на него спокойно и серьезно.
– Не обещает, – согласился Юханссон. – Но я тщательно взвесил все возможности и пришел к выводу, что нам надо поговорить. Так будет лучше для всех.
И в первую очередь для тебя, подумал он.
– Мне кажется, вы собираетесь говорить о событиях двадцатипятилетней давности… Я тогда была наивной девочкой и полагала, что помогаю нескольким немецким студентам спастись от пуль немецкой полиции. |