– Совершенно верно, – сказал Юханссон. – Так оно все и начиналось…

– Если вы считаете, что я помогала бы им, даже если б знала об их намерениях, нам не о чем говорить.

– Нет. – Юханссон серьезно посмотрел на нее. – Я ни секунды не считал, что вы могли сознательно принять участие в теракте.

И в самом деле не считал, мысленно проверил он себя. Во всяком случае, после того как познакомился с материалами Берга и Перссона и посвятил целый уик‑энд чтению составленной Маттеи биографии Хелены Штейн.

– Кто знает об этой истории? – спросил он.

– Прежде всего те, кто был в посольстве. Четверо ведь до сих пор живы, и их давно уже выпустили из тюрьмы. Первый, по‑моему, вышел на свободу еще в девяносто третьем… Но я встречалась только с двумя, один из них мертв. Так что никаких оснований для беспокойства у меня не было. Почти уверена, что они меня даже не помнят и при встрече не узнают. Как они могут меня узнать? Я же выглядела тогда совершенным ребенком… Я и была ребенком.

– Ваш кузен Тишлер, Веландер, Эрикссон.

– Да… – с горечью сказала Хелена. – Двое мертвы, а оставшийся, как вы верно подметили, – мой кузен. Старший брат… У меня не было родного брата, а я всегда мечтала его иметь.

– Вы кому‑нибудь рассказывали об этой истории?

– Да. – Глаза Штейн внезапно блеснули. – Двоим мужчинам. С одним из них у меня был роман, но, как только я ему рассказала о своих подвигах, его как ветром сдуло… Не думаю, чтобы он с кем‑то поделился, но вовсе не из боязни подвести меня, а из трусости – как бы чего не вышло.

– А второй?

– Два года назад, незадолго до того как я получила мою сегодняшнюю должность, до меня дошли слухи, что вы в СЭПО интересуетесь событиями в немецком посольстве, и я спросила одного приятеля – не близкого, но очень компетентного, – не лучше ли мне рассказать все открыто, чтобы не оставалось недоговорок, и предоставить обществу судить: достойна я должности или нет.

– И что он посоветовал?

– Он, как мне кажется, разволновался… будто сам был невесть в чем замешан, и категорически отсоветовал делать какие‑то признания. Как он сказал, время еще не пришло. Обнародовав эту историю, пояснил он, я могу забыть о должности госсекретаря и даже о том, чтобы продолжать работать в правительственной канцелярии, – это мне вряд ли удастся. Я последовала его совету. А что, не надо было его слушать?

– Может, и не надо… Не знаю. Это ваше дело, и только вы можете решить, как вам следовало поступить. Но поскольку я тоже знаю, кто этот человек, думаю, вам следовало бы узнать одну вещь, прежде чем вы решите в следующий раз обращаться к нему за советом.

И он рассказал о подозрениях, возникших у полиции безопасности, что «зарубежные силы и близкие к ним круги в нашей стране» готовятся оказать на нее давление в том случае, если она получит пост министра обороны. И одним из представителей этих самых сил является именно тот человек, совету которого она последовала.

– Вы уверены? – Штейн смотрела на него с явным сомнением.

– Да. Уверен. Настолько, насколько это вообще возможно в нашей профессии.

– О боже! – Штейн горестно покачала головой. – Как вы выдерживаете все это?

– Это моя работа, – вздохнул Юханссон. – Когда я дал согласие на эту должность, я знал, что будет нелегко.

Хотя такое мне и в страшном сне не приснилось бы, подумал он.

– Допустим, – сказала она. – Но в таком случае чего мне опасаться? Вы и ваши коллеги сумеете защитить меня от тех, кто попытается меня использовать, от тех, кому я по глупости доверяла.