Хотя такое мне и в страшном сне не приснилось бы, подумал он.

– Допустим, – сказала она. – Но в таком случае чего мне опасаться? Вы и ваши коллеги сумеете защитить меня от тех, кто попытается меня использовать, от тех, кому я по глупости доверяла.

– Есть и еще одна проблема.

Дольше откладывать нельзя, подумал он.

– Подумать только… сколько проблем.

– Речь идет о Челе Йоране Эрикссоне, с которым вы познакомились тридцать лет назад.

– Я так и подумала. – Штейн твердо посмотрела на Юханссона. – Эрикссон был единственным истинным негодяем, которого я встретила за всю свою жизнь, считая даже тех немецких сумасшедших, устроивших бойню в посольстве. По сравнению с Эрикссоном они были ангелами. У них, по крайней мере, были убеждения.

– Подождите‑подождите. – Юханссон предостерегающе поднял руку. – Прежде чем вы продолжите, хочу вам кое‑что напомнить… Впрочем, вы юрист и без меня все прекрасно знаете. Не забудьте: я полицейский, а это значит, что, если ко мне попадает какая‑то информация, я действую в соответствии с полицейскими принципами, независимо от того, хочу я этого или нет. Поэтому я должен сообщить вам, что мы закончили следствие, касающееся вашего возможного участия в убийстве Челя Эрикссона. Прокурор совершенно убежден, что вы не имеете к убийству ни малейшего отношения, и следствие закрыто. Это его твердое, причем юридически вполне обоснованное мнение. Сам я, конечно, не юрист, однако разделяю его мнение… в том, что касается юридической стороны дела.

– Видимо, о том, что касается его не юридической, а… как бы это выразиться… полицейской стороны, у вас сложилось особое представление?

– Скажем так… Единственная возможность привлечь вас за убийство Эрикссона или даже заподозрить, что вы в нем замешаны, – это если вам самой взбредет в голову признаться. Говорю как полицейский, поскольку материалы следствия я читал именно в этом качестве, и мое… м‑м‑м… личное мнение имеет совершенно частный характер и никому не интересно.

– Мне интересно, – заявила Штейн и решительно тряхнула головой. – Мне очень интересно знать, что вы думаете о моем участии в убийстве Челя Эрикссона. И коль скоро вы подозреваете именно меня, я была бы очень благодарна, если бы вы сейчас поделились вашими наблюдениями. Разумеется, совершенно неофициально… Могу вас заверить, вам не о чем беспокоиться: я никогда не попытаюсь использовать этот разговор против вас. Заметьте, я вам доверяю, хотя мы видимся в первый раз.

– Я совершенно не беспокоюсь, – медленно покачал головой Юханссон. – Вы не принадлежите к породе людей, способных на подлость.

Ты‑то видишь меня впервые, подумал он, а я тебя уже видел, хоть и на расстоянии.

– Вот и хорошо. Хочу услышать ваше мнение.

– При одном условии. Вы не произнесете ни слова, будете только слушать.

– Обещаю, – сказала Штейн. – Я привыкла выслушивать мужчин. – Она иронически улыбнулась.

А я – женщин, подумал Юханссон, по крайней мере одну из них.

И Юханссон начал рассказывать, как складывались события в тот день, когда Хелена Штейн убила Челя Йорана Эрикссона. Его норрландский акцент, как всегда в минуты волнения, стал особенно заметным.

– Эрикссона ударили ножом именно вы. Однако убийством это назвать нельзя. Если бы вы взяли себя в руки и позвонили в полицию, думаю, никакой суд не осудил бы вас за убийство, в худшем случае вам предъявили бы обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть. А если бы ножевое ранение было в другом месте, думаю, у вас были бы хорошие шансы на полное оправдание: ведь вы бы могли утверждать, что это была самозащита, что он пытался напасть на вас или изнасиловать.