– Вот именно, – кивнул Ярнебринг, – хотя непонятно почему. Он пьет не больше других, к тому же почти не пьянеет, даром что скоро на пенсию.

– Ладно, увидимся на оперативке. – Хольт пододвинула к себе еще одну пачку бумаг.

– Садись, Ярнебринг. – Фюлькинг кивнул на стул для посетителей.

– Хорошо выглядишь, старина, – дружелюбно сказал Ярнебринг.

Вот таким и должен быть настоящий полицейский, подумал он.

– Выбора нет, – хохотнул Фюлькинг. – Водка опять подорожала, так что надо продолжать тянуть лямку.

Он был таким же огромным и грубо скроенным, как Ярнебринг, но на двадцать лет старше и на тридцать килограммов тяжелее, со свекольной физиономией. Галстук на складчатой бычьей шее смотрелся удавкой.

Ну вылитая чугунная печка! – с восхищением подумал Ярнебринг, глядя на это чудо природы.

– Зачем вызывал? – спросил он.

Оказалось, просто так. Поговорили о том о сем, как водится между коллегами, потом Фюлькинг в качестве заместителя начальника отдела тяжких уголовных преступлений поблагодарил его, что он принял вызов.

– После убийства Пальме все пошло кувырком, – сказал он. – Ты, наверное, удивляешься, почему Бекстрём руководит следственной группой. Если он начнет выкаблучиваться, скажи мне, я вправлю мозги этому болвану.

– Все нормально, – ответил Ярнебринг. – Все идет нормально.

– Ну, я так и думал, – одобрительно хрюкнул Фюлькинг.

Этот парень – настоящий полицейский, подумал он.

Потом они заговорили на любимую тему – насколько раньше все было лучше, особенно во «времена Дальгрена», легендарного начальника уголовки… Он застрелился из служебного пистолета, чтобы избавить общество от больничных расходов, а себя – от жалкой жизни. Хотя об этом предпочитали не говорить. Даже в те времена, когда о его самоубийстве знали и помнили все, когда с бандитами еще можно было разговаривать и фамилии их не состояли из одних согласных. Языковую проблему Фюлльскалле сформулировал по‑своему:

– Помнишь, Ярнис, мы тогда, не сомневаясь, записывали в протокол фамилию преступника? Не боялись ошибиться? И понимали, что он говорит?

– А как же! – улыбнулся Ярнебринг. – Хотя со Свартеном, Чингизом, Ниссе‑Пистолетом и Калле‑Пушкой тоже было мало удовольствия. До смешного доходило…

– Ларс Петер Форсман… Буссе‑Динамит… – произнес Фюлькинг мечтательно. – Даже Кларкан, вся эта история на Норрмальмской площади… Хотя, может быть, он не так уж виноват. Помнишь, на первой странице в «Правдочке» писали, что у Буссе‑Динамита коэффициент интеллекта как у профессора? Ты помнишь, как он взбеленился, этот прохвост? Талантливый был парень, как ни крути! Не хочу, говорит, чтобы меня сравнивали с этими придурками профессорами, я нормальный мужик. Он даже хотел привлечь журналистов к суду.

Ярнебринг украдкой поглядел на часы.

– Славные ребята, – ностальгически вздохнул Фюлькинг. – А что сейчас? Юги, поляки, турки, арабы… И в довершение ко всему Бекстрём. А на полке – папки с нераскрытыми убийствами. – Фюлькинг кивнул. – Вон, в два ряда. Дальгрен убил бы меня на месте. Хотя он никогда даже голоса не повышал…

– Хороший был мужик, – согласился Ярнебринг, – хотя и пытался всех уверить, что закончил гимназию.

– Вот именно. А я вот сижу и несу всякую ахинею…

Наконец они расстались. Ярнебринг пошел на оперативку, а Фюлькинг откинулся на стуле и посмотрел на часы, обдумывая, не сходить ли в «Системет» до обеда, ближе к вечеру появятся очереди.