К моменту, когда мои размышления о Игве вытеснил самый обыкновенный голод, наступил вечер.

К тому времени гвардейцы вынужденно оставили лестницу устланную телами нападавших рекрутов. В узком проходе лестницы гвардейцам удалось убить, ранить и вывести из строя более пяти сотен новобранцев, при этом люди Олафа потеряли лишь двадцать два своих товарища. Зато в два раза большее число гвардейцев были ранены и теперь находились на попечении Понтиуса.

Капитан Торсон был в бешенстве. Рекруты не могли использовать своё численное преимущество на узких винтовых ступеньках. Однако решение у барона всё же созрело.

Обученный вести осаду Торсон, использовал старую военную хитрость и приказал разложить у подножия лестницы костёр. В него подбросили листья и добились сильного задымления на ступеньках, ведущих на последний этаж. Когда там стало невозможно дышать, гвардейцам пришлось отступить в коридор, ведущий к опочивальне герцога.

Все оставшиеся в строю защитники засели за баррикадой из наваленной поперёк коридора мебели. Я посмотрел в окно, до вечера ещё надо было продержаться, а перед баррикадой уже выстраивались ряды стражников и рекрутов. Ощетинившаяся копьями, мечами и другими острыми предметами толпа готовилась ринуться в атаку по приказу барона Торсона. Коридор, перегороженный баррикадой, имел большую ширину, чем лестница, он позволял выстроить в ряд три человека. По коридору пронёсся грозный рык барона. Он подобрался к первому ряду стражников и закричал:

– Эй, Олаф! Олаф, рыжая твоя харя, покажись!

– Кажется, я слышу вонь прогнившей навозной кучи?! – Ответил ему сотник в том же ключе. – Неужели это открыл свою грязную пасть пёс Торсон!?

– Я тот самый пёс, что перегрызёт твою глотку, Олаф! А затем вся твоя тушка окажется в псарне, где я скормлю твои жалкие останки моим верным сукам! – Рёв Торсона был подобен раскатистому грому.

– Что-то я не вижу твою жирную задницу перед собой, Торсон! Ты прячешься за ряды необстрелянных рекрутов, трусливый зайчишка?! – Олаф уже смеялся вместе с оставшимися гвардейцами.

Громче всех смеялся Дед, он понимал, что затеял сотник и старался ему помочь.

– Кто это прячется? Ты взгляни на себя сам и тогда ты увидишь, прячущуюся за жалкими досками кудахтающую курицу, которая готовится снести яйцо!

– У меня в отличие от твоей лысой морды, яйца на месте! – Весело отвечал Олаф. – Покажись Торсон, чтобы я мог от души врезать тебе по шее!

– Сперва покажись из-за этой хлипкой загородки, а уж за мной дело не встанет! – Барон ревел как дикий медведь. – Я готов снова показать тебе твоё место, только в этот раз оно будет на кладбище!

– Ну, хватит Торсон! – Олаф ловко перемахнул через баррикаду и оказался перед ней на ногах со щитом и мечом в руках. – Либо выходи на бой, либо убирайся обратно в свою собачью конуру!

– Сейчас, погоди немного! – Проревел с неподдельной радостью барон, его лысая голова возвышалась над головами первого ряда дрожащих рекрутов. Торсон напялил себе на голову закрытый шлем с узкими прорезями для глаз, и сквозь него послышался приглушённый голос капитана. – Я уже иду к тебе, мой маленький сотник!

В этот момент скрипнула дверь и к баррикаде приблизилась испуганная Ингрид.

– Пригнитесь миледи! – Сказал старый сержант. – Эти новобранцы совершенно не умеют стрелять, они могут случайно ранить свою госпожу!

Олаф не торопился, он дал Торсону приблизиться, а когда тот оказался в пяти шагах вдруг громко заговорил:

– Когда это ты стал предателем, Торсон!? Отчего поднял людей против законной наследницы, дочери герцога Малеха?!

– Что?! Я?! – Барон рассмеялся и поднял забрало.