– Почитай всю жизнь и промышляю! – сказал мне чернобородый напарник. – Как отец меня сюда привёл, так я тут и работаю. Я ведь, Игорь, ничего другого и не умею!

– А ты Семён? – поинтересовался я у нашего коллеги.

– С пяток зим будет! – сообщил мне, скалясь, Семён.

– Как его с кузницы выгнали, так он у нас и осел. – Поправил его Павел.

– А почему тебя выгнали из кузницы? – Мне было интересно, чего такого начудил Семён, ведь я считал его человеком вполне рациональным и уравновешенным. А кузнец в здешних краях это весьма почитаемая профессия.

– Я у кузнеца в подмастерьях ходил. Помаленьку учился этому нелёгкому делу. – Семён откусил краюху хлеба и, запив молоком, задвигал челюстями. Я и Павел от него не отставали, но я при этом ещё и внимательно следил за лицом русобородого плотника. Наконец, поразмышляв немного во время еды, Семён продолжил. – Была у меня тогда невеста, теперь то жена моя. И хотелось мне ей подарок сделать. И вот когда кузнец отлучился по делу в город, я подхватил заготовку и стал ковать для неё колечко серебряное. Ох, и намаялся я тогда, но всё ж таки смог выковать ей кольцо. Ладное получилось колечко-то, гладкое и с плетёными концами. А между концами теми я камешек янтарный поместил. Давно у меня тот камень был, да своего часа ждал.

Семён снова отхлебнул молочка из глиняного кувшина. А тем временем Павел решил закончить длинный рассказ товарища:

– Да, только у кузнеца дочка была, что на Семёна глаз положила. Она колечко увидела, да и рассказала всё своему тяте, не хотела она, чтобы у Семёна невеста появилась! Батя, когда вернулся, кольцо не отобрал, но и Семёна из кузницы навсегда прогнал.

– Сказал мне, – продолжил Семён, вытирая рукавом рубахи молоко со своей бороды, – Не гоже мне учить мастерству того, кто решил мою дочку обидеть! А колечко то, я своей невесте подарил, да так оно ей приглянулось, что согласилась она за меня замуж пойти! Да так она мне была мила, моя зазнобушка, что не стал я другого кузнеца искать, чтобы быть с ней в родном посёлке. Счастье-то оно не постоянное! Коли потеряешь, можешь другого такого не сыскать. А сейчас-то, у меня не одно токмо счастье-то, а сразу шесть! Детишки мои, радость моя в жизни и опора в старости!

– Хорошо сказал! – крякнул Павел, похвалив товарища, и в его чёрной бородище показались белые зубы. И я был с ним полностью согласен. Что может быть лучше большой и крепкой семьи, которая тебя любит и ценит.

Вечером сразу после работы я отправился к старосте. Мне несколько раз уже приходилось видеть этого ушлого мужика. И на первый взгляд, он всегда выглядел чем-то недовольным, но на самом деле был человеком смышлёным и старался заботиться о том, чтобы посёлок развивался. От дома Марфы до дома старосты было около сотни шагов по заснеженной улице. По улице кроме меня и детишек никто в этот час не ходил, но во дворах люди ещё занимались хозяйственными работами. Кто-то, собирая яйца, потревожил кур в курятнике, кто-то таскал дрова в дом.

Старосту Михаила я застал за тем, как он распекал Федьку косого. У этого мужика ещё с детства развилось косоглазие, что, впрочем, его совершенно не смущало.

– Что же ты Косой нерадивый-то такой! – увещевал староста Михаил. – У тебя ж детишек пятеро! А ведь подати за тебя платить некому!

– Так ведь я же…

– Кормилец ты али кто? Сборщики терпеть не станут! А ну как тебя побьют, а твою Пелагею того…

– Так ведь не виноватый я! – взбунтовался Федька. – Урожай градом побило, самим жрать скоро нечего будет! А в долг уже никто нидаётъ!

– А кто ж тебе виноват, что ты у нас долгов понабирал!? – тоже повысил голос Михаил.