Из‑за дальнего угла показался нос черного «кадиллака»; его янтарные подфарники горели, будто зенки морского чудовища. «Кадиллак» остановился, поджидая меня.

Я подходил к закусочной. Все ближе, ближе, ближе. До нее оставалось шагов пять‑шесть, когда свет в витринах вдруг потух. Я чуть было не стал как вкопанный. Точнее, я остановился, но мгновение спустя вспомнил о коренастом в кепке и снова торопливо двинулся вперед. Лишь одинокий фонарь напоминал теперь о том, что когда‑то на Земле жил Томас Альва Эдисон – великий человек, которому надо поставить памятники во всех проулках и закоулках. И облепить эти памятники горящими лампочками. И пусть они стоят возле дверей круглосуточных забегаловок, где много посетителей.

Когда я поравнялся с закусочной, из нее вышел человек в белых брюках и черном пальто. Человек держал в руках лязгающую связку ключей. Я проворно взял право руля, миновал ключника и вошел в открытую дверь, после чего вежливо осведомился:

– У вас отключили ток?

И, не дожидаясь ответа, шагнул в кромешную тьму.

– Эй! – донесся сзади сердитый голос. – Куда это вы?

– Кофе и датскую булочку с сыром! – бодро отчеканил я и рухнул, налетев на столик.

– Ну‑ка, выходите!

– Тогда – с черносливом! – гаркнул я, поднялся на ноги и тотчас опять упал, споткнувшись о стул.

– У нас закрыто, придурок!

– А рубленый бифштекс из вырезки есть? – вопросил я. – С зеленым горошком!

Наводя такого рода справки, я ползал на четвереньках и методом тыка искал место, где можно встать в полный рост, не ударившись головой о крышку столика.

– Ты чего это? – с испугом поинтересовался голос за спиной. Громить нас пришел? Выметайся оттуда!

– Ладно, ладно, понял, – ответил я. – Все это у вас в дневном меню.

– На выход, на выход!

– Скоро ли вы откроете шведский стол?

Но ключник не отличался начитанностью. Он сказал:

– Или ты выходишь, или я зову легавых.

Я кое‑как поднялся на трясущиеся ноги и произнес голосом юродивого:

– Вя‑вя‑вяяяяяя, вя‑вя‑вяяяяяяя, ну, давай, поймай меняяяяя...

– Ну, ладно, гад! – воскликнул хозяин заведения и широким шагом двинулся в мою сторону, но споткнулся о стул и упал.

Норовя совершить обходной маневр, я врезался в стену, попятился и натолкнулся на какую‑то будку, потом – на вешалку и, наконец, на кассовый аппарат. Я обхватил его руками и замер, будто шар в бильярдном автомате.

По крайней мере, мне удалось обойти противника с фланга, и он больше не преграждал мне путь к дверям. Я слышал, как ключник ворочается в глубине зала, то и дело падая и бормоча:

– Ну, где ты? Подожди, дай только до тебя добраться... Ну, где ты, где?

Видимо, ключник был слишком взбешен и не догадался включить свет, что вполне меня устраивало.

Я на цыпочках шмыгнул к двери, споткнулся о ящик для рассады (он‑то здесь зачем?), набитый пластмассовыми розами с острыми шипами, и преодолел остаток пути на четвереньках. Оставаясь в этом положении, я выглянул за дверь и увидел, что коренастый в кепке стоит футах в двадцати слева, привалившись к витрине магазинчика. А справа на углу маячили янтарные глаза неподвижного «кадиллака».

Но тут я заметил стайку подростков, приближавшихся ко мне со стороны Шестой авеню. Они болтали, не слушая друг дружку; некоторые размахивали руками. Ватага шла плотной фалангой, будто была заключена в какой‑то невидимый ящик. Я не мог сказать, мальчики это или девочки. Вероятно, всего хватало. Они были облачены в мешковатые брюки и пиджаки, и фигуры их отличались эдакой бесполой стройностью. Если это были мальчишки, то слишком длинноволосые, если девчонки, то наоборот.