— Встаем и уходим! — скомандовал Жора.

— Куда? Ты чего старичка испугался? — не понял Бен.

— Все равно куда! Как можно быстрее, времени на разговоры нет. С этим мне справиться не дано.

Однако когда они поднялись, старичок оказался прямо перед ними. Как он преодолел разделявшие их тридцать метров за неподдающийся учету столь малый промежуток времени, осталось загадкой. Старичок молча улыбался, и ветерок развевал седой пух на его голове. У Бена у самого волосы едва не зашевелились на голове, когда он понял, что никакого ветра нет и в помине, а волосы шевелятся сами по себе.

— Здоров, отец, — обратился старичок к Жоре. — Я рад, что ты вернулся. Мы опять будем вместе.

Он протянул руку для пожатия. Ладонь оказалась неожиданно крупной и загрубелой.

Жора уже повернувшийся чтобы уйти, неожиданно передумал, скинул капюшон и пожал руку. Они стиснули руки с такой силой, что затрещали кости. Потом неожиданно обнялись. Бен совершенно их не понимал, то врагами считались, то обнимаются.

Такого в жизни не бывает.

— Что ж ты тут с краю примостился? А я все думаю, ты или не ты. Думал, почудилось, — попенял старик. — Чай, не чужое. Все это благодаря тебе. Ты же все это начинал, если бы не ты, ничего этого бы не было. Вот этими руками все выстроено. Ну, идем, я тебе такое покажу, о чем ты только мечтал и нам рассказывал. Если бы не твои рассказы, мы бы ни за что на это не решились.

Жора резко отстранился.

— Я не пойду!

На лице старика отразилось искреннее недоумение.

— Я не понимаю, отец, ты разве не хочешь взглянуть на дело рук учеников твоих?

Все, чему ты учил, мы воплотили в жизнь.

Жора набычился и заявил:

— Здесь нет моих учеников.

— Сына своего ты тоже не признаешь?

— Ты от меня отрекся в тот самый момент, когда принял все это.

— Я не принял, я это все построил своими руками! — в отчаянии вскричал старик. — Вместе с твоими учениками! С твоими!

— Значит, они плохо меня слушали. Они не должны были ничего строить, и рай и ад уже существовали. То, что вы создали грех от лукавого.

— Мы лишь истолковали и дополнили писание.

— Ересь вы дополнили. Писание нельзя ни дополнить, ни улучшить. Оно есть, какое есть. Все остальное ересь.

Старичок посмотрел на него с негодованием.

— Какой ты все-таки упертый, отец, ты всегда таким был. Тебя действительно не изменить.

В дверях возник очередной устрашающего вида апостол, на этот раз в клобуке, при исполнении. Одет в кожаную жилетку, не скрывающую испещренную татуировками мускулистую грудь. Бен исподтишка толкнул Жору, намереваясь привлечь внимание к новой опасности и утихомирить, куда там, легче было с разбушевавшимся карликом в поезде справиться.

— Помнится, был случай, о котором я всегда рассказываю новым апостолам, — ностальгически вспомнил старик. — Нас тогда пригласил в дом богатый купец, накормил, напоил. Пора и честь было знать. Покушал, поблагодарил да и иди своей дорожкой. Но тебе ведь надо было выпендриться, отец. Ты все это поел, а потом посмотрел на купчишку и говоришь ему прямо в лицо: " А ты ведь, батенька, врешь!

Самого жаба от жадности за съеденные мной куски душит, а ты притворяешься, улыбки тут строишь. Стало быть, не быть тебе спасибо. А твое спасибо дорогого стоило, Спаси Бог!" Из-за спины старика высунулся мускулистый торс Апостола, но тот сказал:

— Обожди, Рубец!

И продолжил:

— К чему это я? Этот случай я всегда рассказываю вновь обращенным как пример того, как не надо себя вести!

— Поучи отца…как себя вести! — безапелляционно заявил Жора.