Более отталкивающего и одновременно завораживающего зрелища Бену еще видеть не приходилось. Полностью безволосый затылок карлика состоял из костяных грубо пригнанных друг к другу пластин. Пластины со скрипом пришли в движение, открывая щель поперек затылка.

Костяной кинулся на Бена, тот едва успел увернуться в тесноте кабинки. Остро заточенные пластины заскрежетали друг о друга. Чудовище развернулось и повторило попытку. На этот раз Бен махнул перед ним подхваченным поленом. Оно угодило в костяную щель, и острые, словно лезвия роговые пластины перекусили его. Бен от отчаяния схватился за скользкое горло и стал душить, впрочем, без особого успеха.

Судя по твердости, горло имело ороговевшую основу. Тогда у него созрел план. Изо всех сил он потащил тварь к выходу, а когда карлик уперся изо всех сил, резко поменял направление, совпавшее теперь с направлением усилия твари, и сунул машиниста в печь. Хоть и небольшое пламя, но для шашлыка хватило.

По лесенке загремели шаги, и в кабину полезло татуированное мурло. За неимением лучшего Бен выхватил из полымени обугленного всего в саже карлика и швырнул в апостола. Тот силы оказался недюжинной и карлика поймал, но, воспользовавшись, что руки силача оказались заняты, Бен упором ноги в грудь отлепил его с лестницы.

Шаги гремели со всех сторон, даже сверху, ждать более не имело ни смысла, если конечно они не хотели остаться на гостеприимном вокзале навсегда. Бен сунул в печь полено, пламя угрожающе загудело. Паровоз дернулся, сзади по цепочке загрохотали вагоны. Бен дернул за свисающий шнур, исторгнув из металлического чрева такой мрачный гудок, который в дальнейшем снился ему в кошмарных снах, заставляя вскакивать в холодном поту.

Поезд ехал безо всяких рельсов и тому подобной ерунды. Равнина, кусты, деревца все быстрее ползли навстречу, чтобы исчезнуть под брюхом паровоза. Бен выглянул.

Апостолы как тараканы в панике кидались с поезда.

Колеса крутились все резвее, и для этого понадобилось всего лишь одно кинутое в самом начале полешко. Со временем они превратились в некоторые подобия винтов самолета, издавая низкий хватающий за душу вой. Бен едва не упал, увидев на пороге кабинки маленькую девочку с рюкзачком за плечами, с которого свисал привязанный плюшевый медвежонок.

— Дядя, вы ангел? — спросила она.

Возможно, Бен и напоминал ангела. Паровоз уже не ехал-летел, подлетая на кочках.

Из-под колес отлетали пни и небольшие деревца. Паровоз мотало из стороны в сторону, учитывая отсутствие боковых дверей это было опасно. Бен обнял девочку и уселся у стенки на пол.

Скорость все возрастала. В проемах летели комья земли, вывернутые с корнем деревья, все это сливалось в подобие урагана. Как ни странно, инерции не было и людей не вжимало в стенку, как это бывает при подобных скоростях. Бен подумал, а движется ли поезд, или весь окружающий мир пришел в движение, а поезд своими бешено вращающимися колесами лишь стремится удержаться в одном положении, чтобы его не унесло совсем, не размазало, не утопило во всеобщей круговерти, внезапно охватившей мир.

Ураган за окнами сделался цветным словно радуга. Цветов было гораздо более семи, не оттенков, а именно цветов. Раздались голоса, строгие возвышенные, певшие, говорившие речитативом непонятные слова, но от которых охватывало благоговение и хотелось плакать. Бен был гол, он видел себя то немощным стариком, то мальчиком, остриженным под чубчик, а девочка рядом плакала навзрыд, потому что никак не могла ни в кого превратиться. Потом паровоз пронесся через нечто, напоминающее гигантский шлагбаум. Только после этого что-то сдвинулось во вселенских часах, и девочка превратилась в прекрасную девушку, тоже голую.