|
Разные проходили, но я считал, что все это товар неподходящий. Наконец появляется… Ну прямо жандарм в юбке… Огромные башмаки, черная фетровая шляпа, черное пальто, сама краснорожая, в прыщах, в очках… Я иду за ней, шепчу ей в ухо: «Не доставит ли вам удовольствие провести время в обществе молодого человека, мадам?» Она не сразу поняла, что это я к ней обращаюсь… А потом спрашивает: «Что, что, мсье? Что вам надо?» Ну, я начал объяснять, предлагал ей и то и это… Она остановилась да как заорет при всем честном народе! Сначала орала: «Паршивый мальчишка! Вот она, современная молодежь!… Сейчас позову полицейского!» Но я и в ус не дую, думаю про себя, если я брошусь бежать, люди решат, что я ее, старуху, обокрал. Она все больше расходится, а в руках у нее был зонтик, так она меня этим зонтиком как хватит по морде! А зонтик большой, мужской. Я стою, не шевелюсь, ничего не говорю, позволяю бить себя по морде, в душе то я надеялся, что меня примут за ее непокорного внука. Люди уже начали собираться, но тут бабка, слава богу, отчалила… У меня хватило духа остаться на месте, и я стал глазеть на обувь в витрине… – Что это вы такое говорите? – повторила Натали. – Что за язык… Вы лжете или нет? Дани вытянул шею и указал не слишком чистым ногтем на свежую царапину, украшавшую его скулу. – Зонтик, – кратко пояснил он. Лицо Натали передернулось. – Убирайтесь, – голос ее прерывался, – идите разыгрывать альфонса в другое место. – Нет, – возразил Дани, – я устал и мне некуда идти. – А ну, катись отсюда! Натали приподнялась, и Дани, пряча ухмылку в узкой черной бородке, с любопытством глядел, как перед ним встает этот вдруг оживший монумент. Однако при первом шаге Натали он отступил. – Я пошутил, мадам… – выдавил он с трудом. – Катись отсюда! Дани отступил еще на шаг, но в последнюю минуту оправился и стал выписывать ногами круги, размахивая зажатым в руке шарфом, словно шляпой со страусовыми перьями. Толкнув дверь спиной, он исчез со словами: «Мое почтение, мадам!» – Паршивый мальчишка, – вздохнула Натали, совсем как та дама с Фобур Сент Онорэ, и застучала в стену: – Мишетта! Мишетта просунула голову в дверь. – Чего это ты расстучалась? Слава богу, не глухая! – Кофе! – Кофе перед тобой! – Свежего… Мишетта хлопнула дверью. – Мишетта! – завопила Натали, и Мишетта снова вбежала в комнату. – Пить… И вдруг потеряла голос. Мишетта, обезумев от страха, налила ей стакан воды, и руки у нее ходуном ходили. – Что с тобой, Натали, да что это с тобой? Ты больна? Позвать Луиджи? Позвать доктора? – Молчи, да помолчи же… Пойду лягу. Мишетта помогла ей дойти до спальни, открыла дверь. – Можешь идти, Мишетта, милая… Мишетта бросилась в магазин… Луиджи там не оказалось. Она обзвонила все мастерские… Господи, где же у нее голова! Луиджи повел Кристо в Паноптикум, ведь сегодня четверг. А вдруг Натали умрет… Она вернулась в квартиру, бесшумно приоткрыла дверь спальни… Натали, казалось, спала, дышала ровно. Мишетта пошла к себе на кухню и разрыдалась. XXIII. Душа в Паноптикуме Натали не спала. Она притворилась, что спит, перед Мишеттой. Ей хотелось побыть в одиночестве. Одной рукой она придерживала нечто расплывчатое, что некогда было ее грудью – округлой, полной, нежной и крепкой… Она ощупывала свою грудь. |
