|
. Вот я и говорю тёте в шутку: «Когда вы, тётя, всё отделаете, обставите как следует, – тогда этот дом, вместе с обстановкой, подарите мне». И знаешь, папаша, что она мне ответила?..
– Что? Виссарион сказал многозначительно: – Она ответила: «Я подумаю»… – Да, она так и сказала: «Я подумаю»… – повторил Виссарион. – Ещё тётя сказала, что она хочет с тобой, папаша, посоветоваться… узнать, – может быть ты пожелаешь принять участие в её затее: больницу какую-то она хочет устроить… благотворительную. – Ты бы ей напомнил, что я никогда благотворительностью не занимался… Сергей Петрович сказал: – Я уверен Арсений Кондратьевич, что вы много добра делаете… – Ошибаетесь… Я слишком эгоист, – ответил старик просто без рисовки, – я никому никогда никакого добра не делал… – Начиная с того, что на ваших фабриках тысячи людей кормятся – возражал Сергей Петрович. – А вы, батенька, подите к ним да спросите, кто кого кормит; они меня или я их… И считают ли они меня благодетелем?.. «Кровопивцем» они меня считают. И они, разумеется, правы. «Что это: горечь, обида… или цинизм?» – подумал Сергей Петрович и не мог решить: старик говорил совершенно спокойно, как о чём-то самом естественном, простом, обыкновенном, о чём-то таком, что иначе и быть не может… – Видел я доктора Сивцова, – завтра, папаша, он хочет к тебе заехать… Старик поморщился: – Надоедают они мне, – доктора… И без них знаю, что скоро помру. – Будет вам на себя это напускать, – сказал Грошев, – поживёте ещё долго… Вам жить надо… – Нет уж, моя жизнь прожита, – сказал старик, – всё я сделал, что полагается человеку: воспитал своих детей, обеспечил их – проживут безбедно… Могут и без меня обойтись. Мрачный разговор о смерти постаралась замять старшая барышня: она стала рассказывать, какую видела смешную сцену на улице: извозчик зацепил санями за чью-то карету, – сани обернулись, – хорошо, что извозчик никого не вёз… прибежал городовой, собрались зеваки, повели извозчика в участок…
XVI
После обеда Виссарион пригласил Воронина и Грошева в свои комнаты; Сергей Петрович показал картину Зимина. – Недурно передано настроение… тоска… – решил благосклонно Грошев. «Шарлатан!.. – подумал Сергей Петрович, – как он относится к Зимину, у которого и ремня-то не достоин развязать на ноге… Недурно передано!..» – Д-да… Ничего себе… – раздался голос Арсения Кондратьевича; он стоял здесь, у картины, и рассматривал, прищурив глаз, а к другому приставив кулак в виде трубочки. Лакей вошёл торопливо: – Глафира Михайловна приехали… – Тётя Глаша!.. – воскликнул Виссарион с оттенком удовольствия и некоторого почтения. Арсений Кондратьевич быстро пошёл встречать свояченицу. – Папаша, я сейчас приду… – крикнул Виссарион. – Хотя… эта картина на выставке как-то сильнее впечатление производила… – заговорил Грошев, – не прошёлся ли потом Зимин кистью по ней, не испортил ли? Это с ним бывает… – Сколько возьмёте за картину? – спросил Виссарион. – Две тысячи рублей. На выставке она стояла за три. |
