Глухим, надломленным голосом Лаци спросил, нельзя ли поговорить с узником.

- Не выйдет ничего. Не стоит вам понапрасну и к коменданту крепости ходить.

- А кто у вас комендант?

- Кручаи.

Лаци содрогнулся, услышав это имя, но упрямо пробормотал:

- У кого же мне узнать, в чем вина моего брата?

- Про то может дать ответ его сиятельство господин Берчени. Его люди привезли вашего брата из Шаторальяуйхея в кандалы закованным.

Берчени находился в это время в Шарошпатаке, но Лаци к нему на прием не допустили. Сказали, что графа мучает подагра и что он не принимает никого, кроме знахарок и предсказателей судьбы. Первые лечат его, а вторых он любит за добрые их пророчества, ибо, распространившись в народе, они поднимают боевой дух так же, как и двойное жалованье для солдата[].

- Что же нам теперь делать? - ломал в отчаянии руки Лаци.

- Знаю я один способ, - сказал Мартон.

- Какой же?

- Надо проникнуть к графу под видом гадателя или знахарки. Последнее, правда, труднее...

- Верно, выдам-ка я себя за гадателя...

- И глупо сделаешь. Чую я из того, что ты рассказал мне по дороге, что тот Янош Рожомак - не кто иной как сам граф Берчени.

- Ты думаешь?

- Убежден в этом. Успех восстания говорит за то, что кто-то, вероятнее всего именно он, предварительно обошел всю страну и подговорил дворян. А на такое он только переодетым, под чужим именем мог решиться.

- Это верно!

- Поэтому, если позволишь, попробую-ка лучше я проникнуть к графу. Я ему такое предскажу, что у его сиятельства подагра сразу из обеих ног вылетит.

У Мартона Бонда была душа авантюриста. Еще два года назад он был мельником на Таллошской мельнице, что стоит на речке Дудваг. В поисках приключений он отправился затем в Буду, где его совсем опустившимся встретил и взял к себе в услужение Лаци. Бонц обладал незаурядным артистическим талантом и даром подражания, так что без труда выдавал себя за кого угодно.

Два дня Мартон болтался среди челяди Берчени, изрекая всякие библейские пророчества о королевском троне, ожидающем Ракоци, и о сокрушении стен Вены. Слуги сообщили о новом предсказателе графу; Берчени заинтересовался им и пригласил к себе. Здесь Марци с фанатическим выражением лица, обратив к небу взгляд, стал пророчить страшное избиение лабанцев, на таком таинственном, истинно предсказательском языке, что смог и потешить и приободрить графа (в какой-то мере верившего таким вещам).

Не прошло и недели, как Мартон (или "пророк Хабакук", как окрестил его Берчени) стал во дворце своим человеком. Берчени, желая повеселиться, частенько посылал за ним, и у Мартона появилась возможность однажды заговорить и о бедном узнике.

Как-то раз, вечером в воскресенье, граф сам спросил Мартона:

- Ну, что тебе сегодня приснилось, Хабакук?

- Узника одного видел я нынче ночью, ваше сиятельство.

- Что же с ним приключилось, добрый Хабакук?

- Белый голубь явился мне во сне и шепнул на ухо: "Сидит здесь в Шарошпатакском замке один паренек, по прозванию Вереш, в тяжелые кандалы закован. А как освободится, семь полей зальет он вражьей кровью".

- В самом деле, сидит здесь такой заключенный. Но лабанцы могут спать спокойно. Не суждено ему больше ничьей крови пролить, даже крысиной.

- Уж не помер ли он?

- Нет еще, но скоро умрет. Сегодня с утренней эстафетой прибыл за подписью князя его смертный приговор.

- Вот как? - содрогнулся Мартон. - Чем же провинился сей несчастный?

- Воровал, растратил казну, изменил князю. И не говори мне о нем, Хабакук, не порти мне настроения. Полгода пытали - допрашивали мы его. Но он упрямый малый: так и не сознался. Ну да ничего; может, у виселицы опомнится. А ведь доверял я ему, как сыну родному.

С печальным лицом принес Мартон это известие Ласло. Тот же, услышав, места себе не находил от волнения.