С печальным лицом принес Мартон это известие Ласло. Тот же, услышав, места себе не находил от волнения.

- Возможно ли, чтобы брат мой воровал? - вскричал он душераздирающим голосом. - Не поверю я этому никогда в жизни! Я-то думал: в плен его взяли куруцы у лабанцев. А чтобы он - и вдруг вор?! Что же он украл, у кого? Какой ужас! И уже смертный приговор, говоришь, подписан? Боже мой, боже мой! Что же нам теперь делать?

Мартон Бонц только плечами пожал: "Ничем тут не поможешь. Казнят его, а мы и знать о том не будем, Мне вон уже будто слышится: воронье закаркало".

- Может быть, к князю поехать, броситься в ноги, попросить пощады?

- Не успеешь. Князь сейчас в Мункаче, а Берчени еще нынче утром отправляется в Сенице и меня с собою берет. Лучше, право, если и ты, Ласло, вступишь в его войско. Вместе пойдем.

- Нет, я здесь останусь. Узнаю об участи моего несчастного братца. Не ведаю я еще, что мне делать. Но так я этого не оставлю.

- Ну, тогда бог тебе в помощь. А я додурачился с этими предсказаниями до того, что теперь меня и в самом деле определили на должность пророка!

Остался Лаци один. Целую ночь провел он без сна. Все думал: что же теперь станется с его братом? Хоть бы знать, в чем Пишту обвиняют! Тогда легче было бы что-нибудь предпринять. Хоть бы полчасика с ним вместе побыть, поговорить. Может, все же пойти к Кручаи, воззвать к его сердцу? Ведь и он человек!

Утром Лаци явился на квартиру к коменданту. В передней сидел молодой прапорщик.

- Что вам угодно? - спросил офицер.

- Я хотел бы поговорить с господином комендантом, - робко отвечал Лаци.

- По какому делу?

- По делу несчастного осужденного Иштвана

- Нельзя, - отрезал офицер. - Господину Кручаи сейчас недосуг.

Лаци в отчаянии умоляюще сложил руки, прапорщик же, взглянув на них, вскочил вдруг и почтительно поклонился:

- Прошу прощения, ваше превосходительство. Я думал: вы только просите, и не заметил, что вы имеете право приказывать.

С этими словами прапорщик бросился в соседнюю комнату, уже с порога добавив:

- Комендант тотчас же будет к вашим услугам.

Лаци показалось, что все это происходит с ним во сне. Что случилось вдруг с этим человеком, отчего он сразу так переменился?

Мгновение спустя в переднюю, тяжело дыша, вкатился толстобрюхий Кручаи, - с красной рожей и канареечно-желтыми волосами, по-куруцски схваченными сзади гребенкой. Лаци побледнел. Сколько раз вставала в его воображении эта ненавистная рожа: эти злые морщины на лбу и хитрый, не знающий пощады взгляд. Вот он, убийца их отца!

Старый Кручаи, отвесив поклон перед юношей, почтительно спросил:

- Каково будет приказание князя?

- Князя? - пролепетал Лаци, но тут же спохватился. - Я не понимаю вас, господин комендант, я...

- Я вижу secretum sigillurn[], сударь, и готов выполнять ваши приказания.

- Ах!

Возглас удивления вырвался у Лаци помимо его воли, а лицо его выразило крайнее замешательство.

- Мне известно о полномочиях, данных вам великим князем. Секретный мандат у меня вот здесь, в кармане. Ах да, вы правы... Оставьте-ка нас одних, господин Генчи.

Молодой прапорщик удалился. Тем временем Лаци, собравшись немного с мыслями, сообразил, что здесь происходит какая-то удивительная ошибка и что ею нужно умело воспользоваться.

- Ну, вот мы и одни. Теперь вы можете совершенно спокойно передать мне приказ князя.

- Я здесь по делу некоего Иштвана Вереша.

Кручаи поклонился.

- Что прикажете сделать с ним?

- Он должен быть освобожден из заключения, - хриплым от волнения голосом выдавил Лаци, и лицо его передернулось.

Но Кручаи нисколько не удивился, а попросту открыл дверь и крикнул гусару:

- Пришли-ка, дружок, сюда начальника тюрьмы! - а затем, снова повернувшись к Лаци, равнодушным голосом заметил: - А мне как раз сегодня граф Берчени вручил, уезжая, смертный приговор этому самому Верешу.