Он вернулся в дом, чтобы спросить Алексея, когда они отправятся в путь.

— Мы поплывем на лодках вместе с ними, — ответил Вязигин.

Роман кивнул, затылком почувствовав, что на него смотрит Вольдемар и сказал:

— Хорошо.

Дождь лил вовсю, и наемникам никак не удавалось поджечь трупы. После нескольких попыток они махнули рукой и оставили их на обед лесным тварям.

Проходя мимо, Уманцев все-таки тихо сказал:

— Спите спокойно, дорогие товарищи!

И мысленно даже простил Торопкова, несмотря на то, что тот хотел подставить его. Вернись Торопков в Москву, сообщи в соответствующие органы, что Уманцев предатель, и сразу был бы отдан приказ — достать коммуниста Уманцева хоть со дна морского. А так все посчитают, что он был сожжен вместе с остальными специалистами. КГБ не обеспокоится, и он прекрасно будет жить в какой-нибудь удобной, с его точки зрения, стране.

Размышляя, Уманцев не заметил, что вместе со всеми подошел к реке, на берегу которой находились три лодки.

Вольдемар предложил Алексею занять место рядом с ним. Романа это насторожило. «Опять, гад, будет меня расспрашивать. А что я знаю о Литве? Да ничего. Я даже там ни разу не был. Хотел, конечно. Но как поедешь, когда в гостиницах, как обязательный атрибут, таблички «Мест нет».

Вспомнилось, как одна его однокурсница, бредившая Эстонией, поехала на каникулах в Таллинн и была вынуждена все десять дней спать на вокзальной лавке. Этим его представления о советской Прибалтике и ограничивались.

В лодки перенесли поклажу и они, одна за другой, быстро заскользили по воде. Течение было достаточно сильным, и четверо гребцов сумели развить большую скорость.

«Да, так можно путешествовать по Анголе», — подумал Роман.

— Вы католик или протестант? — неожиданно обратился к нему с вопросом Вольдемар.

Уманцев с легким недоумением глянул в его темно-серые, глубоко посаженные глаза.

— К…атолик, — ответил с небольшим замешательством.

— Ах вот как, — кивнул тот головой. — Значит, вы не коммунист.

— Нет. По религиозным соображениям я решил не вступать в партию, — ответил Роман, вспомнив слова из какой-то передовицы, клеймящей инакомыслящих. Поэтому перспектив в Союзе у меня не было никаких.

— И вы решили искать их в Анголе, — произнес Вольдемар таким тоном, будто услужливо подсказал, что следует ответить.

— Нет! — уверенно и даже с недовольством отрезал Уманцев. — Ангола — это возможность перебраться в Европу.

— А на какие средства вы там собираетесь жить? В какой стране намереваетесь просить гражданство?

Услышав эти вопросы, Уманцев замотал головой и расхохотался.

— Никогда не думал, что в джунглях меня будут допрашивать, точно на Лубянке, — сказал он, обращаясь к Алексею.

Тот тоже расхохотался. Вольдемар покраснел от скрытой ярости.

— Вы хотите выведать, не советский ли я шпион, а я вам сразу скажу, что вы агент КГБ или даже двойной агент, — проговорил сквозь смех Уманцев.

Вольдемар изменился в лице и схватился за пистолет.

— Э! Остыньте! — мгновенно посерьезнев, крикнул ему Вязигин. — Человек столько претерпел, а его допрашивают, будто он не покидал пределов СССР. Его можно понять.

— Но и меня можно понять. Мало ли каким способом КГБ попытается забросить к нам своего агента.

— Вы слишком преувеличиваете, Вольдемар. Я же рассказывал вам, что нашел его умирающим.