— Надо думать о своем будущем.

— О моем будущем позаботится укомпарт.

— Тебя там забыли…

Мама права, соглашался про себя Слава, и шел к Марусе.

Она его хоть и ждала, но не сидела без дела, когда он приходил, она или доила корову, или вместе с отцом готовила резку для скота, или прибирала в сенях, но приближение Славы угадывала, выбегала навстречу, звала в избу, ставила перед ним крынку с молоком.

— Попей парного.

Слава отказывался, Маруся обижалась:

— Гребуешь?

В угоду Марусе он снова пил молоко.

Потом уходили через конопляник в поле, сидели где-нибудь на меже или спускались к реке, искали место потемнее, прятались в тени ракиты, плеск реки заглушал голоса, и все равно старались говорить шепотом.

Слава несмело целовал Марусю в щеку, в шею, целовал руку, руку она отдергивала, потом сама целовала в губы, у Славы кружилась голова, но Маруся вдруг отстранялась, — только что они гадали, долетят ли когда-нибудь до Луны люди, — и строго спрашивала:

— К экзаменам готовишься?

— Готовлюсь, — сердито отвечал Слава.

— Ты уж постарайся, — повторяла Маруся. — Не то провалишься…

Славе становилось скучно, он сам отодвигался от Маруси — она будет поить его молоком и заставлять учиться.

Становилось прохладно, они снова прижимались друг к другу, на мгновение тьма становилась непроницаемой, и вдруг черное небо делалось серым, по воде ползли беловатые клочья тумана, начинала посвистывать невидимая птица, и Маруся серьезно говорила:

— Пора, скоро корову выгонять, а ты поспи и садись заниматься, на дворе август…

Маруся повторяла Веру Васильевну.

Слава шел домой, сперва вдоль Озерны, потом поверху, — туман рассеивался, все в природе обретало истинный цвет, голубело небо, зеленела трава, сияла киноварью крыша волисполкома.

Вот и почта, временный его дом, дверь в контору заперта двумя болтами, не выломать никому, почтмейстерша блюдет порядок, зато оконные рамы распахнуты, залезай и забирай хоть всю корреспонденцию.

Слава влез в окно и тихо прошел на жилую половину.

В комнате тишина. Петя посапывал на коечке у стены, пришел на ночь домой, и мама тоже как будто спала.

Слава осторожно сел за стол, спать не хотелось, придвинул учебники — надо наверстывать время, потраченное на прогулки при луне, — эх вы, синусы-косинусы…

Но мама, оказывается, не спала.

— Выпей молока, — вполголоса сказала Вера Васильевна. — Поспи и берись за учебники.

«О, господи…» — мысленно простонал Слава.

— Хорошо, — ответил он матери. — Я не хочу молока, я не хочу спать, ты же видишь, я занимаюсь.

Через полчаса он все-таки лег, не слышал, ни как встала Вера Васильевна, ни как уходил на хутор Петя.

Его разбудило постукивание каких-то деревяшек…

Слава прислушался. Постукивал кто-то в конторе. Голосов не слышно, Анна Васильевна копалась в огороде. Слава выглянул за дверь. Григорий.

— Где почтмейстерша? — спросил он. — Да не ищи, не ищи ее, я за тобой, Дмитрий Фомич послал…

— Случилось что?

— Бумага пришла для тебя…

Слава стремглав побежал в исполком через капустное поле.

Дмитрий Фомич со значительным видом вручил Славе пакет:

— Вячеславу Николаевичу Ознобишину из укомпарта!

Нет, не забыли его, Афанасий Петрович хозяин своему слову!

Путевка. Направление в Московский государственный университет.

И записка:

«…задержали путевку в губкоме.