Вечер шел своим чередом: костер, приготовление ужина, очистка мяса от скорлупы, трапеза – теперь они ели медленно, без энтузиазма. «Заправляемся, точно тачки – бензином, вот и все», – вертелось в голове у Эдди. Предложили поесть и Детте, но та пошла вопить, хохотать, сквернословить, и спросила, долго ли ее будут держать за дурочку, а потом бешено заметалась из стороны в сторону, налегая на веревки всем телом, равнодушная к тому, что путы неуклонно затягиваются все туже, и подгоняемая единственным стремлением: попытаться так или иначе опрокинуть кресло, чтобы ненавистные белые смогли усесться за еду не раньше, чем снова ее поднимут.

Долей секунды раньше, чем Детте удалось проделать свой трюк, Эдди крепко схватил ее, а Роланд с обеих сторон подпер колеса камнями.

– Будешь сидеть тихо – немного ослаблю веревки, – сказал Роланд.

– Отсоси мне говно из жопы, козел драный!

– Я не понял, что это значит: да или нет?

Детта глянула на стрелка сощуренными глазами, заподозрив, что под невозмутимым спокойствием тона прячется острый шип сатиры (Эдди и самому было интересно разобраться, но понять, так это или нет, он не мог), и чуть погодя угрюмо проговорила:

– Не буду я рыпаться. Слишком, еж твою вошь, жрать охота, чтоб большой шухер подымать. А вы, молодые-холостые, отпишете мне нормальной шамовки или хотите голодом заморить? Такая, значитца, задумка? Удавить меня кишка тонка, отраву я ни в жисть жрать не стану, и план у вас, значитца, должен быть такой. Чтоб я с голодухи подохла. Ладно-ладно, поглядим. Поглядим. Факт.

И опять одарила их ледяной ухмылкой, от которой холод пробирал до костей.

Вскоре она уснула.

Эдди потрогал щеку Роланда. Роланд коротко взглянул на него, но не отстранился.

– Все нормально.

– Ага. Ты же у нас герой кверху дырой. Вот что я тебе скажу, герой: сегодня мы ушли не больно-то далеко.

– Я знаю. – К тому же был истрачен последний годный патрон. Впрочем, без этой информации Эдди мог обойтись – по крайней мере, до утра. Эдди не был болен, но совершенно выбился из сил. Слишком вымотался для того, чтобы услышать очередную плохую новость.

«Не болен, нет. Пока нет. Но чересчур долгий путь без отдыха – и усталость обернется хворью».

В известном смысле Эдди уже занемог – больны были они оба. В углах рта у юноши появились лихорадки, на коже – шелушащиеся пятна. У стрелка ощутимо шатались в лунках зубы, а между пальцами ног и уцелевшими – рук давно уже образовались глубокие кровоточащие трещины. Пища была, но изо дня в день – одна и та же; протянуть на таком однообразном меню какое-то время было можно, однако в финале путников ждала смерть, такая же несомненная, как если бы они голодали.

«Все очень просто, – думал Роланд. – Мы подхватили на суше Болезнь Мореходов. Забавно. Нам нужны фрукты. Нужна зелень».

Эдди мотнул головой в сторону Владычицы.

– Она собирается и дальше вставлять нам палки в колеса.

– Если только не вернется та, другая, что живет у нее внутри.

– Хорошо бы, но рассчитывать на это нельзя, – сказал Эдди. Он взял обломок обугленной клешни и принялся чертить на земле бессмысленные узоры. – Есть идеи насчет того, далеко ли может быть следующая дверь?

Роланд покачал головой.

– Я спрашиваю только потому, что если расстояние между Номерами Два и Три такое же, как между Номерами Один и Два, можно оказаться в глубоком дерьме.

– Мы и сейчас уже в глубоком дерьме.

– По шейку, – мрачно согласился Эдди. – Просто я все думаю, сколько смогу толочь воду в ступе.

Роланд хлопнул юношу по плечу (Эдди аж заморгал, до того редко стрелок обнаруживал свои чувства) и сказал:

– Одного наша Владычица не знает.