Эдди обследовал несложные рычаги управления инвалидного кресла и нашел аварийный ручной тормоз, намертво стопоривший оба колеса. Детта тайком просунула туда руку, терпеливо дождалась, чтобы Эдди развил достаточно большую, по ее мнению, скорость, и, дернув тормоз, намеренно опрокинулась. Зачем? Только для того, чтобы задержать их продвижение вперед. Никаких резонов для такого поступка не было, но женщине вроде Детты, подумал Эдди, резоны и не нужны. У такой особы желание учинить нечто подобное диктуется чистой подлостью.

Роланд чуть-чуть ослабил ее путы, чтобы кровь могла свободнее течь по сосудам, а потом крепко привязал руку женщины подальше от тормоза.

– Ништяк, начальник, – сказала Детта, одаряя его светлой и радостной, но чересчур зубастой улыбкой. – Это ничего. Найдутся другие способы попридержать вас, ребята. На любой вкус найдутся.

– Пошли, – без выражения сказал стрелок.

– Старик, ты в порядке? – спросил Эдди. Стрелок казался очень бледным.

– Да. Пошли.

Они снова зашагали по прибрежному песку.

Эдди дал ему пройти еще немного. Роланд довольно искусно лавировал, объезжая те участки, где песок был достаточно рыхлым, чтобы засосать колеса, но в конце концов кресло снова увязло. Тяжело дыша, Роланд бился изо всех сил, пытаясь вытолкнуть его из ловушки, а ведьма (поскольку теперь Эдди думал о ней именно так) выла от смеха и, не таясь, откидывалась назад, чтобы намного усложнить задачу… но Эдди сумел вытерпеть в роли наблюдателя лишь несколько секунд, а потом плечом отодвинул стрелка в сторону и, одним злым, стремительным рывком накренив кресло, вытянул его из песка. Кресло затряслось, зашаталось, и Эдди понял, что Детта, с диковинной прозорливостью выбрав единственно верный момент, чтобы подвинуться вперед, насколько позволяют веревки, пытается опрокинуть его.

Очутившись рядом с Эдди, Роланд всей тяжестью навалился на спинку кресла, и оно прочно стало на песок.

Детта оглянулась и заговорщически подмигнула им, да так непристойно, что Эдди почувствовал, как его руки покрываются гусиной кожей.

– Опять вы, молодые-холостые, чуть меня не кувырнули, – сказала она. – А вам надо бы за мной приглядывать. Я-то просто увечная старуха, вот вам бы обо мне и заботиться в охотку.

Она захохотала. Она чуть не лопалась со смеху.

Несмотря на то, что Эдди был неравнодушен к обитавшей в сознании Детты другой женщине (даже короткого времени, в течение которого молодой человек видел Одетту и говорил с ней, оказалось довольно, чтобы он почувствовал себя почти влюбленным), руки у него так и зачесались от желания сомкнуться у нее на горле и задушить этот смех – задушить раз и навсегда.

Она снова быстро глянула назад, поняла, о чем думает Эдди (словно это было написано на нем красными чернилами), и зашлась еще сильнее. Ее глаза подзадоривали: «Ну, валяй, белый. Валяй, коли охота. Ну, давай, давай!»

«Иными словами, опрокинь не только кресло, опрокинь и бабу, – подумал Эдди. – Опрокинь с концами. Ей же только того и надо. Может, у нее в жизни одна-единственная настоящая цель – погибнуть от руки белого».

– Ну, хватит, – сказал он, опять принимаясь толкать кресло. – Нравится тебе или нет, сладенькая, мы едем кататься по морскому бережку.

– Пошел на хуй, – фыркнула она.

– Заткни им себе глотку, детуля, – учтиво ответил Эдди.

Стрелок шагал рядом, не поднимая головы.

«Эдди прав, – думал стрелок. – Эта женщина создала собственную цепочку воспоминаний. Она знает все, что происходило с ней прошлой ночью, хотя спала по-настоящему крепко».

Детта была убеждена, что они, глумясь, приносили ей куски мяса, от которого несло смертью и разлагающимся трупом, а сами ели солонину, запивая пивом из фляжек.