— Невозможно, — вмешался Эрали. — Во всяком случае, сейчас, когда скажете правду, всю правду… Ну, тогда посмотрим.

У Лабара вырвался резкий жест.

— Я никого не убивал, вот правда!

— В таком случае, зачем вы с сестрой бежали? Зачем было запирать жену, идти вместо нее на свидание с Виру, хвалиться перед ней, что задушили коммивояжера? Надо ли прибегать…

Эрали прикусил язык. Он чуть было не сказал: «Надо ли прибегать к очной ставке?» Но устроить ее означало осуществить желание Лабара: приходилось отказаться от очной ставки ради сохранения средства давления на последнего.

— Почему? — медленно проговорил Лабар. — Вы спрашиваете, почему я это сделал?..

Дрожь пробежала по всему его телу, он издал странный горловой звук и выдохнул:

— Я это сделал… из любви!

Себ Сорож резко отвернулся, почувствовав, что и его охватила дрожь. Как Лабар это сказал! Как хорошо он это сказал! С каким жаром, с какой сдержанной страстью! Конечно же, этот человек был способен убить, разрушить всю деревню до основания, с сердцем, полным любви. Его любовь опасней, фатальней, чем ненависть, и Сорож, со времени помолвки открывший для себя новый мир, не мог внутренне не пожалеть портного за то, что он благодаря своему сердцу обладал качествами, привлекающими женщин, и одновременно физическими изъянами, отталкивающими их.

Эрали издал короткий смешок.

— Прекрасно. Я вам верю, Лабар. Вы могли сделать это из любви… Но из тех же соображений вы могли и убить!

Мужчина понурил голову.

— Но я не убивал, — повторил он в изнеможении. — Я ведь уже предоставил вам алиби! Я…

— Ваше алиби ничего не стоит! — отрезал судебный следователь. — Ваша сестра ответит за лжесвидетельство. Я убежден, вы вполне могли убить Виру позапрошлой ночью на Центральной улице.

— Берта не солгала, — возразил Лабар. — Той ночью я выходил только в начале вечера. В одиннадцать часов я был у кровати моей жены…

Карандаш выпал из пальцев Эрали.

— А зачем, — спросил он, — вам нужно было так с ней обходиться, если не затем, чтобы помешать ей предупредить Виру о ваших преступных замыслах?

— Извините! — возразил Лабар. — Это я посвятил жену в мои «преступные замыслы», как вы говорите. Никто меня не принуждал! Если бы я в самом деле собирался убить Виру, я бы не стал предупреждать ее, как, впрочем, не стал признаваться в этом после… Мне хотелось припугнуть ее, вот и все. Я пробовал завоевать ее мягкостью… Тщетно! Тогда я подумал, что, возможно, угрозы подействуют лучше. Некоторым женщинам нравится, когда их бьют… Я также подумал на мгновение, что ее тронет глубина моей любви, если я признаюсь, что убил ради нее… Я разыгрывал комедию, когда клялся, будто задушу Виру, связывая ее в кровати, и лгал, что сделал это, обвиняя себя в убийстве при ее пробуждении… Я вообразить не мог, что она сбежит и выдаст меня…

Эрали опять начал играть своим карандашом.

— Я восхищаюсь вашим присутствием духа, — сказал он. — Ваша трактовка фактов весьма изобретательна, весьма… Но в ней остаются пробелы, Лабар! Например, я был бы счастлив услышать, как вы объясните, зачем напоили жену снотворным… Тоже чтобы припугнуть, завоевать, снова найти дорогу к ее сердцу?.. Ну же, говорите!

Лабар покачал головой.

— Если бы я ее не усыпил, она взбаламутила бы всех соседей своими криками. С другой стороны, жестоко было бы оставить ее связанной на всю ночь… Мне хотелось преподать ей суровый урок, но не мучить в течение долгих часов.