— Гм! — хмыкнул судебный следователь. — Но, допуская, что вы говорите правду (чего, заметьте, я не допускаю), как же вы не подумали, какой опасности подвергаете себя, признаваясь в убийстве, которого не совершали?

— Мне не верилось, что жене удастся бежать. Естественно, я собирался открыть ей правду, прежде чем освободить.

— А кто вам… вам сообщил об убийстве Виру?

— Сестра, вернувшись с рынка на следующее утро. Вся деревня только об этом и говорила…

— И вы, конечно, станете утверждать, будто не виделись с Виру в день его смерти?

— Как сказать… Через закрытые ставни я заметил, что он слоняется вокруг моего дома. О! Я довольно долго боролся с искушением зыйти и набить физиономию этому… этому…

Лабар чуть было не выругался, но сдержался и закончил:

— Я устоял. В глубине души я знал, что ничего серьезного не произошло между ним и моей женой. Будь что-нибудь, он бы уже не пытался заставлять ее покинуть семейный очаг и не стремился увести с собой. Личности вроде Виру не дают себе труда любить… Они забавляются, они боятся трагического… Трусы!

Он сжал кулаки:

— И почему, собственно, вам так хочется, чтобы именно я оказался убийцей? Я не единственный муж в этой деревне, кто с удовольствием отнесся к известию о его смерти.

Судебный следователь постучал ладонью по столешнице.

— Лабар, — жестко сказал он, — вам не поможет принятая вами абсурдная система защиты, я это гарантирую! Вы признались жене, что убили Аристида Виру, и я полагаю, в Сент-Круа только вы были заинтересованы в смерти Артура Гитера… Мой вам совет — признайтесь!

Черты Антуана Лабара отразили глубокое изумление. «Если его удивление наигранное, — подумал Сорож, — этот человек хороший актер».

— Послушайте, господин следователь, у меня не было ни малейшего повода желать зла Артуру Гитеру… Бедняга! Для него весь мир заключался в госпоже Гитер. Зачем бы я стал его убивать?..

Себ Сорож глубоко вздохнул. Он набил свою коротенькую вересковую трубку и закурил.

«Бог мой, — размышлял он, — это никогда не кончится! Лично я вижу еще минимум 150 вопросов, которые можно задать. Этот Эрали явно провозится с ним до утра и, готов поклясться, что Лабар проявит меньше воли к сопротивлению, чем козочка господина Сегэна…»

Он пустил к потолку колечко дыма:

«А кроме того, есть ведь еще отличная приманка — красавица Жюли… Готов спорить, Лабар еще до полуночи сознается в чем угодно!»

Инспектор поднял глаза. Часы, расположенные над дверью, показывали пять минут одиннадцатого.

XV. Опасность снаружи

Газовая лампа мягко светила, привычно пофыркивая. Она плохо освещала мебель из красного дерева, обитые зеленым плюшем сиденья, дешевые безделушки, не украшавшие каминную полку, и так называемые «художественные» фотографии в позолоченных рамках.

Штора на единственном окне была спущена, от тихо потрескивавшей печки воздух пропитывался угарным газом…

Сидевшая у стола с вязаньем женщина взглянула на стенные часы позолоченной бронзы, высившиеся на почетном месте, глубоко вздохнула и отложила рукоделие. Задумчиво смотрела она на мужчину, уминавшего толстым пальцем табак в трубке; ее взгляд скользил, не видя, по низкому упрямому лбу, пересеченному глубокими складками, приплюснутому носу, толстым губам, по шее, выпирающей из рубашки без воротника в крупную красно-белую клетку, по мощному торсу, мускулистым рукам и ладоням, спокойно лежащим на коленях.