– Они в пути, – сообщил он Ларсену. – Еще четыре часа лета до Тель‑Авива, и они будут в безопасности. Потом еще четыре часа – а может и меньше, если опустится туман, – и мы тоже уйдем. На борт взойдут военные моряки и освободят вас. Ваша рука получит соответствующий медицинский уход, и вы получите назад свой корабль и свою команду… Вы должны быть довольны.

Норвежский капитан сидел, откинувшись на спинку стула, под глазами у него были черные круги, но он не желал дать своему более молодому сопернику удовольствие увидеть, как он заснет. Для него еще ничего не закончилось – не кончится до тех пор, пока из трюмов не будет извлечен последний заряд взрывчатки, а также пока на борту останется хоть один террорист. Он знал, что был близок к тому, чтобы потерять сознание. Боль, которая огнем жгла ему руку, теперь превратилась в тупую, изматывающую пульсацию, отдающуюся из руки в плечо, – она, да еще то и дело накатывающиеся волны усталости заставляли его видеть все, словно в полусне, но он все равно упрямо не закрывал глаз. Он презрительно бросил взгляд на украинца и спросил:

– А как же Том Келлер?

– Кто?

– Мой третий помощник – офицер, которого вы расстреляли на палубе утром в пятницу.

Дрейк рассмеялся и сказал:

– Том Келлер сидит внизу в трюме вместе с остальными. Расстрел был всего лишь притворством. В одежде Тома Келлера был один из моих людей, а патроны были холостые.

Норвежец хмыкнул, а Дрейк с интересом посмотрел на него из своего утла.

– Я могу позволить себе быть великодушным, – сказал он, – потому что я выиграл. Я показал всей Западной Европе угрозу, которой все они не осмелились противостоять, и обмен, от которого они не смогли отказаться. Короче говоря, я не оставил им иного выбора. Однако вы едва не перехитрили меня, вы были в каком‑то сантиметре от этого. Начиная с шести часов этого утра, когда вы уничтожили мой детонатор, те коммандос могли в любой момент взять корабль штурмом. К счастью, они не знают об этом. Но они могли пойти на это, если бы вы дали им соответствующий сигнал. Вы смелый человек, Тор Ларсен. Скажите, может, вы хотите что‑нибудь?

– Хочу, чтобы вы убрались с моего корабля, – ответил Ларсен.

– Теперь скоро, очень скоро, капитан.

Высоко над Венецией подполковник Джарвис слегка повернул штурвал, и летевший с огромной скоростью в небесах серебряный дротик отклонился на несколько градусов на юго‑восток, готовясь к длительному полету через Адриатику.

– Как там клиенты? – спросил он сержанта интендантской службы.

– Сидят спокойно, любуются панорамой, – проговорил над его плечом сержант.

– Пусть так и сидят. В прошлый раз, когда им вздумалось полетать, они в конце пути пристрелили командира самолета, – пошутил он.

Сержант засмеялся и пообещал:

– Я за ними присмотрю.

Второй пилот свернул карту, которую рассматривал до этого на своих коленях.

– До посадки осталось три часа, – сказал он.

Новости из Гатова слышали во всех уголках мира. В Москве сообщение перевели на русский язык и принесли на дом в привилегированном конце Кутузовского проспекта, где в личных апартаментах за обеденным столом вскоре после 2 часов дня по местному времени сидели два человека.

Маршал Николай Керенский прочитал сообщение и пристукнул по столу мясистой ладонью.

– Они позволили им уйти, – заорал он. – Сдались. Немцы и англичане поддались, теперь эти два жида летят в Тель‑Авив.

Ефрем Вишняев молча взял отпечатанное сообщение из рук своего компаньона и прочитал его, после чего позволил себе ледяную ухмылку.

– Тогда сегодня вечером, когда мы представим перед Политбюро полковника Кукушкина с его доказательствами, с Максимом Рудиным будет покончено, – сказал он.