|
— Вот, что называется, встреча! — повторял он, расширяя заплывшие глаза и выдвигая пухлые губки, над которыми странно и неуместно торчали крашеные усы.— Ай да Баден! Все сюда как тараканы лезут. Как ты сюда попал? Бамбаев „тыкал“ решительно всех на свете. — Я четвертого дня сюда приехал. — Откуда? — Да на что тебе знать? — Как на что! Да постой, постой, тебе, может быть неизвестно, кто еще сюда приехал? Губарев! Сам, своей особой! Вот кто здесь! Вчера из Гейдельберга прикатил. Ты, конечно, с ним знаком? — Я слышал о нем. — Только-то? Помилуй! Сейчас, сию минуту мы тебя к нему потащим. Этакого человека не знать! Да вот кстати и Ворошилов.. Постой, ты, пожалуй, и с ним незнаком? Честь имею вас друг другу представить. Оба ученые! Этот даже феникс! Поцелуйтесь! И, сказав эти слова, Бамбаев обратился к стоявшему возле него красивому молодому человеку с свежим и розовым, но уже серьезным лицом. Литвинов приподнялся и, разумеется, не поцеловался, а обменялся коротеньким поклоном с „фениксом“, которому, судя по строгости осанки, не слишком понравилось это неожиданное представление — Я сказал: феникс, и не отступаю от своего слова,— продолжал Бамбаев,— ступай в Петербург, в — й корпус, и посмотри на золотую доску: чье там имя стоит первым? Ворошилова Семена Яковлевича! Но Губарев, Губарев, братцы мои!! Вот к кому бежать, бежать надо! Я решительно благоговею перед этим человеком! Да не я один, все сподряд благоговеют. Какое он теперь сочинение пишет, о...о...о!.. — О чем это сочинение? — спросил Литвинов. — Обо всем, братец ты мой, вроде, знаешь, Бекля... только поглубже, поглубже...Все там будет разрешено и приведено в ясность. — А ты сам читал это сочинение. — Нет, не читал, и это даже тайна, которую не следует разглашать; но от Губарева всего можно ожидать всего! Да! — Бамбаев вздохнул и сложил руки.— Что, если б еще такие две, три головы завелись у нас на Руси, ну что бы это было, господи боже мой! Скажу тебе одно, Григорий Михайлович: чем бы ты ни занимался в это последнее время,— а я и не знаю, чем ты вообще занимаешься,— какие бы ни были твои убеждения,— я их тоже не знаю,— но у него, у Губарева, ты найдешь чему поучиться. К несчастию, он здесь ненадолго. Надо воспользоваться, надо идти. |
