|
А она: доктор, я же работаю, на свои деньги живу… И доктор корит маму, и мама молчит, ведь не рассказывать же, как бабуля закрывала дверь квартиры собой, горбясь от боли, танком перла на нее и выла: я пойду‑у! – и нельзя не пустить силой, потому что нельзя дотронуться, ведь стоит дотронуться, криком кричит: мне же больно!.. Кому старухи нужны, доктор, вздыхала бабуля смиренно.
– Спасибо, – тягуче сказала она и стала выбираться из‑под одеяла. – Ты куда? – Огрызок выбросить, – бабуля, пошатываясь, встала, нащупала босыми ногами шлепанцы. – Да я отнесу, лежи, пожалуйста! – Юрик стал рвать у нее огрызок. Бабуля не давала. – Да что уж, – канючила она. – Не пачкай ручки‑то после старой старухи. Пройдусь, мне лежать тяжело… Весь взмокнув, Юрик выскочил из этого склепа. Мама искала. – Ампулы, помнится, мы выбросили, – обернулась она. – У них все равно срок годности кончился. Но рецепты я нашла. Сбегаю сейчас в аптеку, и завтра ты, будь добр… – Мам, пожалуйста, я сам схожу. Ничего же не болит… Он привирал, конечно. Но маме знать ни к чему. Делать для него больше она не могла, а бессильное стремление помочь – самая страшная из пыток, он знал это с раннего детства. Мама благодарно улыбнулась. – Да ничего, я быстрее… по пути в кулинарию зайду, может, к вечеру завезли чего. Так бывает… – Уже набегалась сегодня! – Где это я набегалась? У плиты натопталась, это верно. Вот и прогуляюсь заодно, а то опять голова раскалывается. – Лекарство приняла? – Конечно. И пятирчатку, и анальгин… – И не утихла? – Утихла. Юрик недоверчиво посмотрел на маму. – Утихла, утихла, – повторила она с улыбкой. – Ну ты хоть иди помедленнее, подыши. На улице хорошо. Я выходил до обеда. – Да я знаю, из библиотеки‑то ехала. Мама работала в публичке. – Все, бегу. Последи за картошкой, у меня стоит. – Конечно, мам. – И посмотри, чтобы бабушка не вставала. – Конечно, мам. – Сегодня, по идее, должен врач прийти – если без меня, ты послушай, что скажет. – Конечно, мам. Она наскоро причесалась. Критически посмотрела в зеркало, качнула головой. – Совсем обвисла, – неодобрительно пробормотала она. – Мурлин Мурло… – И неправда! – Юрик, услышав, выскочил к ней в коридор. И от резкого движения запульсировала боль в подъеме левой ноги. – Ты еще в самом соку! – Ах ты, господи! – весело улыбнулась мама и чмокнула сына в щеку. – Ты и в этом понимаешь? – Я во всем понимаю, только сказать не могу. Как собака. Мама ласково засмеялась, счастливо блестя глазами. – Умница ты моя. Ну, не скучай, – открыла дверь на лестницу. – Побежала! – Не побежала, а прогулочным шагом! – крикнул Юрик ей вслед. Мама опять засмеялась, и дверь захлопнулась. Из своей комнаты уже выглядывала бабуля. – Куда это она? – пытливо спросила она. – В аптеку, – рассеянно ответил Юрик. – Хочет, чтоб я опять покололся перед колхозом… Бабуля вышла вся. – Ох, не бережешь ты матку, ох не бережешь, уж и так возле тебя бьется‑бьется! Всю жизнь ведь болеешь. А сейчас вот и здоровый не можешь шаг шагнуть себе же за лекарством! Ох, эгоиста, ох, эгоиста мы вырастили безжалостного! И я‑то! Здоровья остатки губила, ночей с ним не спала, пеленки стирала, а он теперь волком смотрит… Юрик пытался читать, но не мог, пока бабуля не удалилась. |
