Сжатые и забытые на поле колоски, которые подобрали мы с Пелагеей когда-то давно, в прошлой жизни, сто лет назад… Сами по себе кусочки чистой природной магии, впитавшие лучи солнца, свежесть ветра, силу земли, а под конец познавшие и смерть, и забвение, и слезы дождя, и ледяной поцелуй заморозков…

— Надежда! — громко позвала я.

Она обернулась, а я в это время лихорадочно рылась в карманах куртки.

— Что такое?

Я встала, подошла к ней, ужасаясь ее виду. Голова под своей тяжестью отвисла вбок, и рана почти до середины шеи зияла во всей красе.

— Вот, — я достала колосок и припечатала его ладонью прямо на ее лоб.

Нинка с Алексом вздрогнули от ее воя и как по команде уставились на покойницу. А то визжала на какой-то невообразимо тонкой ноте, пытаясь когтями содрать со лба намертво прилипший колосок. Кожа под ним побагровела и алое пятно стремительно разрасталось, вспухая буграми.

— Кайся! — закричала я. — Надя, кайся! Смерть твоя пришла, настоящая, так моли Господа о прощении, иначе не быть тебе с Ним!

— Не может… быть, — прохрипела она. — Я уже умерла. Сука, какая же ты сука-аа…

— Иоанн, ну а ты чего разлегся! Скорее! Наденька, кайся! Последний шанс!

Кожа на лбу у покойницы лопнула и медленно поползла в стороны. Она взвыла, заметалась, взбивая клубы пыли.

— Дочь моя, иди ко мне, я помогу тебе прийти к Господу, — спокойно и веско сказал Иоанн.

— Нет, нет, — лихорадочно кричала она. — Нет, я не могу умереть! Не могу!

Уже обнажился ее череп, кожа лохмотьями повисла с шеи, лопнула кожа на руках, а она все не верила…

— Ты магией, черной магией жила все это время! — кричала я ей. — Она давала тебе силы! А я перебила ее, и сейчас у тебя будет настоящая смерть! За душой твоей, как и положено, придет ангел, отведет тебя к Богу, сорок дней — и расстанешься ты с этой землей! Наденька, решайся!

Она остановилась и прохрипела:

— К Господу?

— Или к Сатане, дочь моя. Выбирай. Я, как священник, готов исполнить свой долг и принять твое последнее покаяние.

Мертвая постояла с минуту посреди комнат. Лунный свет лился через окно прямо на нее, и мы видели, как стремительно сползает с нее кожа, гниет усохшая плоть.

Лору в ее уголке вывернуло.

— Да, батюшка, — прошептала мертвая. — Я хочу к Господу. Очень хочу.

И она подошла к Иоанну, встала перед ним на колени и положила свою руку на его протянутую ладонь. Священник и глазом не моргнул, когда его кожи коснулась скелетообразная кисть, на костях которой налипла гнилая плоть.

— Я слушаю тебя, дочь моя, — участливо сказал он, глядя в мертвые глаза.

— Отойдем, — шепнула я Дэну и мы пошли к Алексу в дальний угол. Нинка стояла там же, растерянная и жалкая.

— Что сейчас со мной будет? — жалобно шепнула она.

— Смерть, — пожала я плечами.

— Вы меня убьете? — каким-то тоненьким, детским голоском спросила она.

— Ты уже себя убила, — вздохнула я. — Нин, понимаешь, смерть — это, зачастую, билет в один конец. Если человек умер недавно, и нет фатальных повреждений, то врачи еще какое-то время могут его оживить. Если человек в коме, то у него тоже есть шанс. Но это точно не твой случай.

— И что же мне делать? — заплакала она.

— Молись. Молись, девочка, — ответила хриплым шепотом Надежда. — И не бойся смерти. Это всяко лучше той доли, что избрала себе я.