Отец говорил ему, что обладание магией не было таким чудесным, скорее чем–то обременительным. Его отцу легко так говорить. Так легко мог сказать любой, кто пользовался магией, особенно тому, кто этого не мог сделать.

Конечно, у Пена был свой собственный дар, появившийся из ниоткуда после его рождения, который позволял связываться с живыми существами таким способом, каким никто другой не мог. Кроме людей — с ними он делать такое не мог. Но с растениями и животными — да. Он всегда мог сказать, что они чувствуют или о чем думают. Он мог разделить с ними их чувства. Ему даже не нужно как–то настраиваться для этого. Он просто мог обратить внимание на то, что происходит вокруг него, и узнать то, чего другие узнать не могли.

Также он мог с ними общаться. Конечно же, не говорить на их языке, но прочитать и понять их звуки и движения и соответствующим образом отвечать. Он мог установить между ними взаимопонимание, хотя сам не был представителем их видов.

Он полагал, что это можно рассматривать как некую форму магии, но не был уверен, что хотел считать ее таковой. Она не была очень уж полезной. Хорошо и полезно узнать от чаек, что на западе формируется грозовой фронт, от сусликов, что истощаются источники орехов, или от букового дерева, что почва, которая кормит его корневую систему, теряет свои питательные вещества. Может быть интересно сказать оленю, что ты не представляешь для него опасности. Однако он во всем этом не видел очень большого смысла. Его родители знали об этом его даре, и говорили ему, что однажды это может оказаться очень важным, но он не понимал, каким образом.

Его дядя Редден хотел, чтобы он читал море, когда они отправлялись на рыбалку или просто летали над Синим Разделом. Большой Ред хотел знать, что видели чайки и дельфины, чтобы он понимал, куда направляться. Пен был рад оказать такую услугу, однако при этом чувствовал себя почти как охотничья собака.

Он непроизвольно усмехнулся. Снова этот образ. Собака. Домашняя собака, охотничья собака. Возможно, в своей следующей жизни он будет именно ею. Он не решил, нравится ему такая идея или нет, но поразмышлять об этом было забавно.

Над озером усиливался ветер, раздувая ряд вымпелов, прикрепленных на вершинах деревьев, росших при входе в бухту, и используемых для измерения скорости; это явно демонстрировало, что гроза приближалась. Он было повернулся, чтобы уйти, когда заметил что–то вдали на водной поверхности. Это что–то было не больше пятнышка, но оно появилось все сразу, материализовавшись из тумана. Он замер на месте и внимательно пригляделся, пытаясь понять, лодка это или нет. Спустя несколько минут он убедился, что это такое. Лодка, но не большая. Что–то вроде ялика или плоскодонки, маленькое суденышко, которое может легко опрокинуться.

Кому пришло в голову отправиться в такую погоду в такой посудине?

Он подождал, когда лодка приблизится, и постарался понять, направляется ли она в Патч Ран. Скоро стало очевидным, что так оно и есть. Она подпрыгивала и ныряла вниз на бурных водах, как поплавок, направляемая единственным парусом и капитаном, который, очевидно, и в хорошую погоду не много знал в науке хождения под парусом, а уж в такую плохую и подавно. Пан покачал головой и от удивления, и от восхищения. Кто бы ни находился в этой лодке, он не испытывал недостатка в смелости, хотя и здравого смысла у него было немного.

Маленькая лодка — это оказался ялик, определил Пен, — юркнула из озера в бухту; ее единственный пассажир сгорбился около руля. Это был дворф, седобородый и крепкого телосложения, укрывавшийся плащом от ветра и холода; он перебирал лини паруса, как будто пытаясь понять, что нужно сделать, чтобы его суденышко оказалось на берегу. Пен спустился к краю воды у доков, подождал, пока его гость достаточно приблизится, а затем бросил ему канат. Дворф ухватился за него как утопающий, и Пан подтянул его к сваям и привязал лодку.