— Если назовете, то я эс-эн-ю, — на Языке это означало «свинтить на юг», что, в свою очередь, значило навсегда сдать свою карточку учета рабочего времени.

— Ладно. Но знай — ты все сделал правильно, Джонси. Дал жару.

— Я попробовал его на вкус. Боже!

— Ну да, но посмотри на это с другой стороны. Его нет, и ты теперь свободен — господь всемогущий, ты свободен, наконец-то свободен. Звучит неплохо, верно?

Так оно и было.

Лэйн достал из заднего кармана пару грубых перчаток.

Перчаток Эдди.

— Нашел их на земле. Зачем ты их снял?

— Эээ… просто хотел, чтобы его руки тоже дышали.

Прозвучало глупо, но правда прозвучала бы еще глупее.

Я не мог поверить, что даже на секунду всерьез принял Эдди Паркса за возможного убийцу Линды Грей.

— На курсах по оказанию первой помощи нам говорили, что тому, кто перенес сердечный приступ, нужно освободить как можно больше кожных покровов. Вроде как это чем-то помогает, — я пожал плечами. — По крайней мере, должно.

— Хм. Век живи, век учись, — он хлопнул перчатками. — Не думаю, что Эдди скоро вернется сюда — если вернется вообще — так что можешь отнести их в его будку.

— Хорошо, — сказал я и действительно отнес их туда. Но тем же днем, только чуть позже, я вернулся и снова их взял. Их и кое-что еще.

Кажется, я уже говорил, что Эдди я на дух не переносил? Он не дал мне ни одного повода его полюбить. Как и ни одному другому джойлендскому сотруднику. Даже старожилы вроде Роззи Голд и Папаши Аллена обходили его стороной. Но вот он я, захожу в городскую больницу Хэвенс-Бэй в четыре часа дня и спрашиваю, пускают ли к Эдди Парксу посетителей. У меня в руке его перчатки. И кое-что еще.

В регистратуре синеволосая волонтерша дважды прошлась по спискам, не переставая при этом качать головой. Я уж было подумал, что Эдди все-таки умер, но тут она воскликнула:

— А! Он же у нас Эдвин, а не Эдвард. Палата 315. Это в реанимации, поэтому подойдите сначала к дежурной медсестре.

Я ее поблагодарил и направился к лифту, огромному такому, в который легко помещается каталка. Поднимался он медленнее холодной смерти, и у меня было достаточно времени поразмышлять о том, что я вообще здесь делаю. Если уж Эдди Паркса и должен навестить парковый сотрудник, но это должен быть Фред Дин, а не я, потому что той осенью Фред остался за главного. И все же я пришел. Наверное, меня к Эдди все равно не пустят.

Но после проверки записей главный медбрат дал свое добро.

— Он, правда, может спать.

— А что насчет его?.. — я постучал себя по голове.

— Умственной активности? Ну… он смог назвать свое имя.

Уже что-то.

Эдди спал. На лицо ему падали лучи припозднившегося в тот день солнца. Вид у Эдди был такой, что сама мысль о том, будто всего четыре года назад у него могло быть свидание с Линдой Грей, показалась мне как никогда нелепой. Выглядел он сейчас лет на сто, а то и на все сто двадцать. И я увидел, что перчатки мне приносить не стоило.

Руки ему перевязали. Перед этим их, скорее всего, намазали чем-то более эффективным, чем эддин крем. При взгляде на эти пухлые белые варежки меня кольнуло какое-то странное, неохотное чувство жалости.

Я как можно тише пересек палату и положил перчатки в шкафчик, рядом с одеждой, в которой Эдди сюда привезли. Теперь у меня в руке остался лишь один предмет — фотография, висевшая на стене его захламленной, пропитанной запахом табака каморки, рядом с пожелтевшим календарем, который уже два года как устарел. На фото Эдди обнимал простоватого вида женщину. Они стояли на заросшем сорняками дворе безликого дома.