Изменить размер шрифта - +
Я думаю, это порождало у моей пациентки отчаянный, насильственный импульс каким-то образом пробиться к матери. Затем этот импульс был спроецирован в мать, которую пациентка впоследствии воспринимала как угрожающую и вторгающуюся. Неизбежно эти качества были инвестированы в ее фантазию о родительской паре, где пенис начинал репрезентировать насильственный вторгающийся сосок.

В анализе эта пациентка использовала масштабный бессознательный проективный процесс как для коммуникации, так и для освобождения себя от беспокойства, но потом она чувствовала, что должна оградить себя от насильственных и потенциально деструктивных репроекций. В ее случае родители были более ясно дифференцированы один от другого, чем в первом случае, описанном мною, и существовала вера в возможность некой формы сношения, хотя оно и воспринималось как пугающий и опасный процесс. Эта пациентка была способна ясно мыслить и часто была остро восприимчива, хотя, как я указывал, оставалась очень напуганной последствиями соединения ее мыслей и фантазий, когда они касались примитивных и интенсивных чувств любви, возбуждения и деструктивности.

 

Обсуждение

 

Я надеюсь, что эти клинические иллюстрации каким-то образом смогли охарактеризовать природу эдипальных фантазий, превалирующих в определенный момент у каждого пациента. Такие фантазии не только отражались в материале пациентов, но их также можно было проследить в элементах эдипальной драмы, разыгрываемой заново на сессиях. Вследствие действия проективной и интроективной идентификации роли, приписанные в фантазии пациенту и аналитику, часто были сложными и взаимообратимыми. Примером этого было то, как конфликты эдипального ребенка становились спроецированными так, что именно аналитик сталкивался с неудобными дилеммами.

Такие случаи поднимают вопрос о происхождении внутренней модели родительской пары (или различных сосуществующих ее версий). Такая модель частично будет основана на точных восприятиях и интуициях младенца относительно природы пары, частью которой он был в ранней ситуации кормления, а позже — эдипальной пары, которой он становится озабочен. Кляйн исследовала пути, посредством которых природа пары становится искаженной проекцией в нее качеств и фантазий с защитными и агрессивными целями. Она также обратила внимание на важность зависти, которая возникает, как только младенец воспринимает свои первичные объекты, объединяющиеся для того, чтобы удовлетворить друг друга. Одним из путей воздействия завистливых и ревнивых нападений является проецирование в пару качеств, которые искажают и портят ее.

Младенец, конечно, также является реципиентом проекций родителей, и версия эдипальной пары, которая закрепляется у него, частично может быть результатом проекции модели пары, которая существует в психике самой пары. Например, в третьем случае, я полагаю, мать пациентки имела представление о любом интимном контакте — будь это кормление или половое сношение — как вторгающемся и дезорганизующем, и это было спроецировано в мою пациентку. В материале, относящемся к двуспальной кровати, ее отец также передал свою неловкость и нежелание быть слишком интимно связанным с матерью.

В анализе относительную значимость различных факторов в эволюции внутренней модели эдипальной пары всегда сложно оценить, и зачастую такая оценка изменяется при изменении нашего понимания пациента.

В этой главе я также попытался обозначить, что фантазии об эдипальной паре тесно соотносятся с тем, как пациент способен использовать свою психику, чтобы создавать связи между своими мыслями и чувствами и выносить тревоги, порождаемые такими связями. Если тревоги, ассоциированные с фантазией о родительской паре, слишком велики, то будет происходить соответствующее вмешательство в способность устанавливать связи между элементами в психике пациента — процесс, похоже, зависящий неким существенным образом от фантазии, ассоциированной с соединением рта и соска или пениса и вагины.

Быстрый переход