– Но только, друг мой, ты начала бы с Дониццетти!
Но Нина уже положила руки на клавиши и поет романс, который никому не известен и, строго говоря, не может быть известен ей самой. Эдвард писал его зимой, когда он тосковал и побеждал тоску непрерывным творчеством.
Романс называется «Люблю тебя» на слова сказочника Андерсена.
Голос Нины редкого тембра, довольно низкий, но все таки не меццо сопрано. Теплый, грудной, с удивительным богатством интонаций. Этот голос радует Эдварда, как оправдание его постоянства, как торжество его выбора.
Он не спрашивает себя, как к ней попали эти ноты, и его не удивляет чуткость и верность ее исполнения. Снова переворачиваются страницы волшебной книги, которую он читал когда то вместе с ней, в тот вечер неожиданностей. И он вновь читает эту книгу до конца, до последнего звука романса.
Но, когда Нина встает и гости подходят к ней, он чувствует, что не может больше здесь оставаться. Он тихо удаляется, сам закрывает за собой входную дверь и останавливается на площадке. Легкости нет и в помине: руки и ноги точно налиты свинцом.
Он слышит, как открывается входная дверь. Нина выходит. Она открыла дверь настежь и придерживает ее, чтоб она не захлопнулась. Видно, как в глубине кто то проходит.
– Одну минуту, – говорит она и замолкает.
Буквы волшебной книги проступают отчетливо.
– Ты знаешь дорогу в Рунгестад… которая называется Лебяжьим логом? – спрашивает она наконец.
– Да.
– Это недалеко, всего полчаса езды. Завтра мы туда перебираемся… – Опять она молчит. – Там есть огромная липа, самая большая, в конце перелеска…
– Да…
Она оглядывается.
– Приезжай к восьми… Нет, немного раньше… Ночи теперь уже не такие длинные… Осталось всего несколько часов…
И дверь захлопывается за нею.
Глава девятая
Мысль о путешествии в Париж очень улыбалась Нине Хагеруп до ее встречи с Григом и совсем перестала привлекать после этой встречи. Но как объяснить матери свой отказ от поездки, которая так долго подготовлялась? Фру Хагеруп не пожалела сил, чтобы эта поездка устроилась. Ее старинная театральная подруга жила в Париже и была коротко знакома с Полиной Виардо. Это обстоятельство могло решить судьбу Нины, голос которой в последнее время значительно окреп и развился.
Как можно было объяснить свое нежелание ехать? Тем, что почти незнакомый юноша произвел на нее сильное впечатление и она не захотела расстаться с ним? Но это не могло быть уважительной причиной ни для фру Хагеруп, ни для кого другого. Да и сама фрекен Нина, размышляя обо всем этом, не могла не прийти к мысли, что здесь вмешались какие то странные силы, похожие на чары, и что им не следует поддаваться. Она была спокойной, рассудительной девушкой, и даже фру Хагеруп, при всей своей придирчивости, никогда не жаловалась на Нину, которая была на редкость послушна и легко росла. Мать донимала ее поучениями, но в ее отсутствие говорила, что бог, вообще суровый к бедной копенгагенской актрисе, в конце концов сжалился над ней и благословил дочерью, истинным сокровищем. Только бы не сглазить!
Но годы шли, и Нина уже вступала в тот возраст, когда бог, до известной поры милостивый к родителям, начинает их иногда наказывать. Фру Хагеруп очень боялась этого. Ее беспокоила дружба Нины со студентами. Фру называла «студентами» всех молодых людей, бывавших у нее в доме, даже таких, как Георг Брандес, который уже имел звание кандидата. Одно время сильные подозрения внушал ей Рикард Нордрак. Как родственник знаменитого писателя, он мог считаться и неплохой партией, но только не для Нины. Нине была уготована другая судьба. На всякий случай фру Хагеруп «предназначила» для Нордрака свою хорошенькую племянницу Карин Энриксен. |