– Есть тут место одно, – сказал Ашмарин, – я мимо как‑то проезжал, видел.

– Давай, давай, – заинтересованно сказал Фомин.

– Далековато будет. Но часа за два обернемся. Кладбище старое.

– Ага.

– А там ложбинка, овражек такой, дождем промытый. Глубокий. И те могилки, что на край попали, вода как ножом срезала.

– Зарубили, – твердо сказал Фомин. – Мы это дело провернем и прямо к декану: так и так, помощь от флотских нашей медицине.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда‑то старое кладбище считалось местом, далеким от центра города. Теперь же город охватил его кольцом. Здесь давно уже не хоронили, и служило оно не то небольшим парком, не то местом для игр городских мальчишек. Памятников на нем и раньше было немного, сейчас же они сохранились только возле кирпичных столбов, ранее поддерживавших ворота. Побитая камнями во время многочисленных мальчишеских сражений, стояла одиноко статуя, сжимающая в мраморной руке мраморный чэреп. На ее подножии была выбита надпись на немецком языке, сообщавшая, что череп в руке Гамлета молчит.

Фомин и Ашмарин, встреченные у входа принцем Гамлетом, долго стояли перед ним, силясь разобрать надпись. Это удалось Фомину не без труда и настроило друзей несколько философически.

– Вот так и наши черепушки когда‑нибудь отроют, – сказал Ашмарин.

– Может быть, – задумчиво подхватил Фомин. – И знает ведь парень‑то этот, что череп, а спрашивает.

– Интересуется… Оно, может, и череп, а все же глаза глядели, носом нюхал, человеком был.

– А парень видный, – одобрительно заметил Фомин, киануа на принца датского. – И на кого он похож?

– На Митьку Калабушкина, вот на кого, – тотчас же ответил Ашмарин, и вскочив на пьедестал, нахлобучил на голову Гамлета свою мичманку.

– Ну, точно Митька! – обрадовался Фомин. – Знаешь чего, мы тут в воскресенье сфотографируемся! А чего? Нашим пошлем в дивизион. Ты понимаешь, что там будет? Да если наши ребята сейчас нас с тобой увидели бы, во бы рты пораскрывали!

Ашмарин и Фомин пришли в восторженное состояние духа, живо представив себе, как их фотография с каменным чудаком посередине, как две капли воды похожим на Митьку Калабушкина, пойдет в кубрике по рукам.

– А Петро скажет, – предположил Ашмарин, – ну, дывы?

– А точно, он так и скажет!

И вдруг позади них раздался негромкий женский голос:

– Я не сомневаюсь, что ваш Петро так именно и скажет, а сейчас снимите, пожалуйста, ваш голозной убор со статуи.

Ашмарин и Фомин медленно повернулись. На каменной скамеечке сидела седая женщина, держа на коленях потрепанную черную сумочку.

– Учительша, – шепнул Ашмарин Фомину и сдернул с головы статуи мичманку.

– А он кто? – вежливо осведомился Фомин, показав на статую. – Родственник вам?

– И мне тоже, – тихо сказала женщина, и в ее черных раскосых глазах мелькнул маленький чертик.

– Всем, значит, родственник, – пояснил Фомину Ашмарин. – Вроде Адама, значит?

– Боже мой, но ведь это же принц Гамлет!

– Принц? – подозрительно переспросил Ашмарин. – Ах, принц, – протянул он. Будто понял что‑то сомнительное, касающееся женщины на скамейке. – И каким царством‑государством он заправлял, этот ваш принц?

– Датским государством, – охотно ответила женщина.

– А чего, датчане ничего ребята, – одобрительно отозвался о подданных Гамлета Фомин.