– Ну, вот что, граждане хорошие, – сказал пограничник. – Давайте собирайтесь и потихонечку, полегонечку проедем с нами. Все и расскажете. Да, а мешочек чей же? – спросил он, подняв мешок, брошенный во время драки.

– Мой, – сказал Ашмарин.

– Чего это в нем стукотит, – заинтересованно спросил пограничник и перевернул мешок. С деревянным звуком выкатились на песок человеческие черепа. Пограничник строго сказал:

– Ага! Собирайтесь, граждане хорошие.

Но на этот раз «граждане хорошие» прозвучало совсем по‑другому.

Они шли прямо посредине вымощенной булыжником улицы, спускавшейся круто вниз. Фомин шел прихрамывая, держа под локоть понуро шагавшего Ашмарина. За ними семенила Ирина Ильинична, держа в руках мешои с черепами. Почему‑то именно ей была доверена эта функция. Один из пограничников шел рядом, держа лошадь на поводу. Второй то заезжал вперед, то возвращался назад, осуществляя полную разведку местности. Шли молча. Уличные фонари уже окончились, но успевшая поддаться луна ярко освещала эту странную группу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Ирину Ильиничну и наших флотских товарищей доставили а то же самое отделение погранслужбы, в котором мы уже побывали воскресным утром. Старший из пограничников выложил на стол дежурного японский кинжал и два черепа, обнаружив при этом прирожденное чувство композиции. Знакомый уже нам майор Старостин даже руками развел.

– Не улики, а прямо задачник по криминалистике! – воскликнул он.

– Разрешите доложить по порядку? – обратился к нему сержант‑пограничник. – В двадцать один ноль ноль мы с Григорьевым возвращались из дежурного патрулирования, по городу.

– Рано возвращались! – воскликнул майор.

– Дежурные мы сегодня по конюшне, – пояснил сержант. – Проезжаем мимо старого кладбища, а оттуда – крик. Никак, говорю, женщина кричит. А Григорьев говорит: «Точно». Ну, мы наметом и подъехали. Видим, бой идет, товарищ майор. По всей форме бой. Фонарь с улицы яркий, все видать. Вот этот товарищ, гражданский моряк, сцепился с таким… не понять с кем сцепился, товарищ майор. Сам низенький, руки до полу, прыгает бочком, – сержант очень похоже показал, как прыгал Ганюшкин, уходя от Фомина. – Обезьяна не обезьяна. Мы было за ним. А тут, смотрим, на скамейке еще один моряк лежит, совсем без чувств, а рядом женщина сидит, чуть жива. Непонятно, товарищ майор, что делать… Тут глянь – кинжал на песке. "Чей, спрашиваю, кинжал? – А вот эта гражданка говорит: «Мой». А тут Григорьев мешок тряхнул, а в нем черепов видимо‑невидимо. Эге…

– Э‑ге‑ге, – поправил его серьезно Старостин.

– Ну да, э‑ге‑ге, я и говорю. И все ж‑так.и мы хотели того поймать, второго, обезьяну. Доскакали до речи Черемшанки, а он уже на моторке набортает. Ну, тогда мы этих и приведи.

– Ирина Ильинична, – обратился Старостин к Шафаровой. – Мы обо всем побеседуем завтра. Не удивляйтесь, что я вас знаю, я ваши лекции слушал в партийной школе.

– Старостин?

– Совершенно точно. Старостин. А тут Федор Никаноровмч поднял на ногя весь город. К нему старик этот пришел, как его…

– Илларион Карпыч?

– Правильно, Карпыч, все рассказал, у нас тут полный был переполох, но куда вы пошли, никто не знал. Завтра обо всем потолкуем. – Старостин помолчал и, глядя исподлобья, спросил: – Это Ганюшкин был.

– Вы удивлены, что я жива?

– Признаться, да.

– Это они, – Ирина Ильинична показала на Фомина с Ашмариным.