Нет, с Микояном еще можно, но с Коленькой… Да ничего подобного! Так, на первое время…

- Николай, все уже обговорено. В Генштабе есть сочувствующие, Малиновский Власову мешать не будет и даже слегка подмогнет… Прорвемся, в общем.

- Боюсь я, Никита. Сил просто никаких уже не осталось. На волоске ведь висим.

- Да никаких волосков! Берия помер, а Меркулов в другом весе совсем. Вон, Драгомиров с Триандафилловым не общался уже с месяц, наверное. Значит, не в курсе. А даже если и подозревает что-то - активных действий пока не готовит. Думает, по Конституции спорить будем. Там возни ждет. А вот так, напролом - не ожидает, почти наверняка. Выскочка. Рано ему еще в такие игры играть, - все-таки Хрущев нервничал, иначе столько бы не говорил.

Пытаясь успокоиться, подошел к окну. Посмотрел на голубое подмосковное небо. На немногочисленные облачка, неравномерно по нему разбросанные. Вдохнул запахи недалекого осеннего леса, после дождя источающего самые разные ароматы.

"Должно получиться. Должно. Все ведь просчитали. Главное, чтобы Абакумов перебежал. Тогда точно победим. Просто, как с карточным домиком. Нейтральные товарищи мгновенно переметнутся к нам, стоит весам хоть чуток на нашу сторону склониться. А там - один за другим, по нарастающей. Но как страшно-то, - Никита Сергеевич сделал несколько глубоких вдохов. Не помогло. - Может, последовать примеру Коли? Выпить? Нет, не выход. Но как трясет-то, хоть успокоительное глотай", - мысли разбегались испуганными тараканами.

Это состояние первый Секретарь ненавидел более всего. Состояние, когда от тебя, по большому счету, уже ничего не зависит. Все, что мог, ты сделал. Теперь надо ждать действий других людей, и уже их успех (или неудача) будет определять твои достижения. А в данном случае - жить предстоит, причем хорошо жить, или умирать.

"И ведь ничегошеньки сделать не могу. Тут уже как Власов себя проявит. И его люди, конечно. Хоть бы не облажались… - Хрущев все никак не мог прийти в норму, и идея присоединиться к Швернику казалась уже не такой и глупой. - Нет! Надо голову трезвой сохранить. Мало ли чего… Еще понадобится чего-нибудь решать, а я не в состоянии. Нет, пить не буду", - одернув себя, Никита Сергеевич отошел от окна и предложил коллеге-заговорщику прогуляться.

Лавина событий уже набрала ход и стремительно неслась вниз.

* * *

А в это время за сотни и сотни километров от Подмосковья Майкл Лоренц устраивал себе снайперскую позицию. Точнее - наводил на нее последние штрихи.

Ему предстояло сделать выстрел, который будет просто обязан войти в анналы. И хотя диверсант прекрасно понимал, что его имени в этом рассказе не будет, сам факт принадлежности к воистину грандиозному событию, пускающему поезд истории по другому пути, приятно щекотал его эго.

Ему предстояло совершить сложнейший выстрел, а затем уйти от советских и иранских спецслужб, которые однозначно устроят облаву.

Убить первое лицо государства… Да, немногим выпадает в жизни такой шанс. За тысячелетия такой чести удостаивались единицы.

Кроме того, Майкла донимало чувство собственного величия. Ибо он будет решать, кому жить, а кому умирать. Он. Не разведший здесь свой, стоит признать, неплохой, балаган цэрэушник. Не директор из далекого Лэнгли. Не господин президент из Овального кабинета Белого Дома. Не какой-нибудь жалкий конгрессмен или сенатор. И уж тем более - не генерал или адмирал.

Решать Драгомиров или шах будет он, Майкл Лоренц. Нет, конечно, у него уже были приказы и все такое прочее - но на них можно наплевать. Потому что за "ошибку" ему никто ничего не сделает. Ибо обвинить в неточном выстреле в таких условиях невозможно даже самого лучшего снайпера, даже самого лучшего диверсанта. Да и какое там обвинять - его попробуют убить. С такими тайнами не живут.