— Нет! — Она беспомощно забилась в его крепких руках.

Джеймс выждал, пока она вновь расслабится, и полностью сдернул кружева и весь корсаж с полных округлых грудей. Теперь уже ничто не мешало ему страстно ласкать налитые розовые почки ее сосков.

— Это невозможно, — простонала она и попыталась отвернуться от зеркала. Джеймс помедлил, едва касаясь сосков, и это почти довело ее до неистовства.

— Продолжай смотреть, Селина. Не отводи глаз.

Медленным движением она снова повернулась к зеркалу, издала сдавленный стон и забилась в его руках, стремясь освободиться. Громко смеясь, Джеймс удержал ее в объятиях.

— Это только начало, моя дорогая. За этим последует нечто большее. Мне придется приучить тебя к терпению. — Он приспустил ее платье еще ниже, и оно упало на пол. — Терпение — в этом суть великого искусства любви. — Подняв ее на руках, он отбросил платье в сторону, оставив на ней лишь короткую тоненькую сорочку, которая также была спущена до талии.

— Джеймс, я больше не выдержу, — сказала Селина.

Ее обнаженная грудь судорожно вздымалась. Он снова рассмеялся и, несмотря на ее попытки ускользнуть, взял сосок губами — это ввергло ее в экстаз…

Прежде чем Селина сообразила, что он собирается предпринять, рука Джеймса оказалась у нее между ног и покрыла ее холмик через тонкую ткань сорочки. От неожиданности она ахнула и начала неистово извиваться.

— Джеймс, я хочу касаться тебя.

Он погрузил в нее кончики пальцев, ощутив влажный жар плоти. В бессознательном порыве она двигала бедрами навстречу движению его пальцев… Нет, это уже слишком! Больше ему не вынести такого напряжения. Он торопливо расстегнул бриджи, поднял выше талии ее полупрозразную сорочку, и прижался к маленьким упругим ягодицам. И… начал отчаянную борьбу с желанием совершить то, что теперь было столь легко осуществимо и чего так жаждало все его естество.

— Джеймс! Что ты делаешь? — Она произнесла это еле слышным голосом, почти не дыша.

Лишь с большим трудом ему удалось улыбнуться, глядя в ее широко раскрытые, потемневшие глаза в зеркальном отражении и снимая с нее сорочку — последнее покрывало невинности.

— Ты прекрасна, — прошептал Джеймс. — Я всегда буду желать тебя именно такой, какая ты в этот миг. — Отталкивая ее мечущиеся у бедер руки, он продолжал со все возрастающим нажимом ласкать интимные местечки.

— Джеймс! О, нет!

— Да, моя дорогая, да!

— Да! — откликнулась она, словно эхо, повторив его слова. Одна за другой накатывались на нее волны наслаждения. Потом она вся расслабилась в его руках. Джеймс поддерживал ее мягко, но крепко и надежно. Все усилия его воли были направлены на подавление собственного нестерпимого жгучего желания, и он не сразу услышал, что она плачет.

— Не надо слез, любовь моя. — Он встал на колени. — Для них нет причин, ведь все было точно так, как и должно было быть.

— Нет, — проговорила она прерывающимся голосом. — Нет, не так. Но я хотела бы, чтобы все происходило, как нужно! — Он в ответ сумел лишь улыбнуться. — И что бы ни произошло в дальнейшем, я буду помнить эту ночь, когда мне на долю выпало испытать самое лучшее, что может возникнуть между женщиной и мужчиной… А сейчас, милый, закончи свой рассказ о той леди и зеркалах.

Он пожал плечами: все же к женщинам, как бы ни были они смелы и сообразительны, порой следует относиться с юмором.

— Та леди была, согласно легенде, из древнего рода Кастербриджей.