Тех, кто не успевал бежать, попросту вырезали. Благодаря ходатайству генерала Паскевича в то время греческих беженцев приняла Россия. Но в наших краях еще до Отечественной войны их было совсем мало. После войны, примерно с 1946 года, в нашей станице их было семей десять–пятнадцать на всю станицу. А к настоящему времени они приближаются процентам к сорока населения станицы. Они полностью занимают район Дарьи. У нас три речки – Дарья, Кума и Тамлык. Так вот по Дарье – там основное скопление греков. Они построили свои церкви, свои магазины. Центр станицы еще заселен казакам. А на Тамлыке тоже греки. Их даже различают – тамлыкские и дарьинские греки.
— Я слышал, греческая диаспора имеет здесь свои ликёро-водочные и винные заводы?
— Да, они лидируют в этом. Ну, с ними еще конкурируют армяне. Они владеют многими магазинами. У нас в станице фактически вся торговля в их руках. Не знаю, как в Пятигорске,– Ессентуках, Кисловодске, – там труднее, но думаю, что там у них тоже сильные позиции. Я сам винодельческий техникум заканчивал еще в восьмидесятых, работал мастером на заводе. Потом завод закрыли, теперь опять открыли.
Директор – грек. Приглашают на работу. Я вот все думаю – идти или не идти.
— А что тут думать, если безработица и денег нет.
— А то, что этот директор даже среднюю школу не смог в свое время закончить – двоечник. А я все знаю, все технологические процессы, но у меня вот коммерческой жилки нет.
— А правда, что у греков до сих пор сохраняются такие имена, как Одиссей, Ахилл?
— Есть и простые православные имена – Федор, София… А есть и такие – Софокла знаю, Архимеда тоже… Помню, один раз на рыбалке был… Кругом степь, жарко, лесополоса – только там тень. Я слышу женский голос издалека: «Одиссей! Одиссей! Иди домой!» Ну, искала мужа. Он там на поливальной установке работал.
— Интересно живете.
— Да. Здесь спасает охота и рыбалка, – он задумался и продолжил: – Да и никогда жизнь не была простой. Любой скажет, что нет жизни в станице без хозяйства, кабанчика и другой живности. К примеру, сейчас редко где найдешь подворье, у кого бы не было двух, а то и более кабанчиков, которых, как водится, кололи с приходом первых заморозков, на Октябрьские. А в 60-е годы ситуация была такая, что, невзирая на количество едоков в семье, разрешали иметь, как правило, по одной единице домашних животных. Поскольку в семье у нас было пять детей, то родители всегда покупали двух-трех поросят. И вот здесь воплощался в жизнь основной принцип советской власти. Председатель сельского Совета совместно с инструктором райкома партии и, конечно же, участковым инспектором милиции проводил рейды по деревням и выискивал тех, кто мог ослушаться и вместо одного держал двух, а то и больше поросят. Данное действо обставлялось как в остро закрученном детективе. Все перечисленные и наделенные властными полномочиями люди лазили по всем сараям, закуткам, всем постройкам, кустам крапивы и лозы возле забора, переворачивали все на своем пути, выполняли, как им казалось, государственную работу. Как правило, ничего эти сыщики не находили. Конечно, в станицах еще до приезда «оперативной группы» срочно принимались меры. Всех незаконных поросят в экстренном порядке прятали. У нас в конце огорода стояла сараюшка. Так вот мои родители в срочном порядке спрятали туда поросенка, а дверь завалили ненужным хламом. Недалеко был колодец. И вот когда «оперативная группа» борцов за нашу «лучшую жизнь», прочесав всевозможные закутки, направилась в сторону сараюшки, то поросенок, обалдевший от того, что его выдернули из привычного ему места, и от этого ничего не понимая, стал предательски хрюкать, тем самым выдавая себя «оперативникам». До последних дней моих на этой земле буду помнить, как сработало чувство опасности. |