Изменить размер шрифта - +
Сегодня это была Москва. Когда связь установлена, Пановскому суб-второму-московскому достаточно быть под рукой и одно­временно передавать свой доклад. Разумеется, Пановский суб-пер­вый должен предварительно подсуетиться. Обычно он покидает Мо­скву, едва падает занавес в Большом, перепрыгивает на ужин в Па­риж, а на следующий день возвращается в Москву — на следующий спектакль и чтобы позвонить ненаглядной супруге. Сублимирован­ный Пановский на экране Бриджетты-настоящей не виден, но он прекрасно виден у нас, на сублимированном приемнике, соединенном с настоящим. Как видите, простенько, но со вкусом. Звука, увы, нет, поскольку у суб-второго меня в Москве только тот воздух, который я взял с собой. Но мы научились читать по губам, так что все тип-топ.

— Тип-топ,— прошептала Джет и ее передернуло.— Так не говорят.

— Я шикарно сказал: тип-топ,— подтвердил Пановский, смакуя свой американизм, а второй Пановский вздохнул:

— Хотелось бы найти способ попроще. Мне кажется, я слишком бросаюсь своими жизнями. В других городах нет запасов и создать их там затруднительно. Дыхательное оборудование очень громоздко, и агенты секретных служб наверняка удивляются, почему Панов­ский всюду таскает его с собой.

— По счастью,— прервал его первый Пановский,— меня давно считают маразматиком, а для этого случая я придумал совершенно параноидальную теорию, связанную с импортными микробами.

Оба Пановских ироническими улыбками выразили одобрение своей теории.

— Впрочем, у того Пановского, что сейчас загибается в Москве, есть и преимущества перед нами,— произнес Пановский-второй.— Обычно у него остается время посмотреть еще один спектакль, причем с очень хорошей точки, лучшей, чем даже у дирижера. Лично я с момента сублимации видел меньше чем ничего. Мы с вами торчим в одном из главных городов мира, который считается столицей земной культуры, но вы когда-нибудь видели, что здесь называют балетом? Это рвотное, а не балет. Стезя нечестивых и путь злых. Я гневно протестую против такого балета. Зато в Москве… Сегодня, например, мы узнали, что Малинова во втором акте “Жизели” была просто необыкновенна.

Второй Пановский вздохнул еще печальнее.

— Сегодня — отличный момент для смерти. Я имею в виду его.

— Разумеется. Мы оба будем мертвы через две недели. Но мы никогда не видели этой постановки. Я охотно отдал бы последние две недели жизни, чтобы ее увидеть.

— Две недели? — спросил Хэнзард.

— Бернар! — воскликнула Бриджетта.— Ты обещал молчать!

— Дорогая, прости. Я так расстроился, что слова сами соскольз­нули с языка.

— Почему вы должны умереть через две недели? — возвысил голос Хэнзард.— Сэр, вы что-то от меня скрываете. Я чувствовал это с самого начала и теперь требую объяснений!

— Можно, я ему скажу? — спросил Пановский у Бриджетты.

— А что остается делать? Ты и так уже все сказал. Натан, не гляди на меня так, я не хотела, чтобы ты знал, потому что… потому что мы были такими счастливыми…

— Через две недели, капитан Хэнзард,— отчеканил Панов­ский,— подготовленный вами ад сорвется с цепи. Если вы хотите знать точнее, то первого июня. Мой московский двойник только что информировал нас, что Кремль столь же глупо непреклонен и не­преклонно глуп, как и Белый дом.

— Я не верю,— сказал Хэнзард.

— И все-таки дела обстоят именно так. Бриджетта, дай-ка сюда письмо, я покажу ему.

— Постарайтесь, понять, мистер Хэнзард,— сказала Бриди,— что мы следили за вами и вытащили ваше хозяйство из Монумента, толь­ко желая узнать, кто вы такой. У нас не было другого способа выяс­нить, можем ли мы вам доверять. К тому же за вами следила покойная Бриджетт, вы не должны на нее сердиться,— плачущая Бриджетта кивком выразила согласие со своей старшей копией.

Быстрый переход