– Зданием управляет сторонняя компания?

– Нет. В здании работает около пяти консьержей. Самый новый – высокий, рыжий. Кажется, его зовут Лайам. Они работают посменно и, как мне кажется, неполный рабочий день. После трех здесь никого нет, вот почему Виктория попросила меня впустить ее сестру.

– Значит, ее сестра позвонила вам в домофон?

– Да, ее зовут Терри. Она приехала из Лос Анджелеса, живет где то там… Когда она приехала, то позвонила в домофон, и я впустила ее в здание.

– Но у вас не было ключа от квартиры Виктории? – уточнил Хэл, просматривая свои записи.

– Нет. У Терри был свой ключ. Я лишь впустила ее в здание. Я собралась снова лечь в постель, когда услышала крик. Терри вошла в спальню и увидела свою сестру. Это было ужасно…

– Не сомневаюсь. Дайте мне знать, если вам понадобится минутка.

Кэрол посмотрела на свой чай и покачала головой.

– Когда Виктория должна была быть дома?

– Не раньше завтрашнего дня. У нее была тренировка в Сакраменто, и она должна вернуться около полудня.

Ее внимание вновь переключилось на ковер. Хэл по опыту знал этот взгляд. Она вспоминала тело. Люди, не привыкшие к смерти, часто реагировали именно так – отстраненный, рассеянный взгляд, скрещенные на груди руки, напряженная поза. Похоже, он выжал из нее столько, сколько мог.

Хэл встал, вытащил из заднего кармана бумажник и протянул свою визитку.

– Буду признателен за телефонный звонок, если вы вспомните что нибудь полезное.

Кэрол взяла карточку.

– Конечно. Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь.

Хэл поблагодарил ее за уделенное время и направился обратно в квартиру Виктории Стайн. Допрос получился так себе. Впрочем, удивляться нечему. Люди не знают своих соседей так, как раньше. Свидетели стали менее надежными. В начале его карьеры люди чаще обращали внимание на то, что делали их соседи; сейчас же почти все уже где то записано – в «Фейсбуке» или «Инстаграме», – но никто больше ничего не видит и не знает.

В некоторых случаях Интернет существенно облегчал работу, но только не здесь. Этот случай явно потребует старомодных методов.

Вернувшись в квартиру жертвы, Хэл застал Роджера сидящим на корточках рядом с громоздким футляром, в котором хранился его набор для исследования места преступления. Пластиковая коробка была фута три с половиной в ширину и два в высоту; ее внешняя сторона была ярко оранжевой, с черными ручками, которые защелкивались на каждом конце, удерживая крышку на месте.

В какой то момент Роджер – или скорее кто то из его детей – приклеил сбоку большой стикер с надписью «Сан Франциско джайантс» ; судя по царапинам и потертостям на наклейке, она относилась к Мировой серии двухлетней давности.

Оттуда, где стоял Хэл, верхний свет падал на макушку лысой головы Роджера и отражался в ней, словно солнце.

Он страдал от универсальной алопеции – на его теле не было ни единого волоска. Раньше, ожидая результатов по тому или иному делу, Хэл не раз слышал, как Роджер объяснял свою проблему всем, кто входил в лабораторию и выходил из нее. И хотя тот никогда не стеснялся своей лысины, Хэл подумал, что эта тема должна была здорово ему надоесть, а потому отрыл где то наклейку для бампера с надписью: «Кому нужны волосы, когда есть такое тело?».

Эта наклейка и по сей день красовалась на рабочем месте Роджера в лаборатории.

– Роджер, чувак, – сказал Хэл, подходя к нему. – Мне нужны темные очки.

Роджер, не поднимая глаз, рассмеялся.

– Это галогенные светильники, дружище. Отлично отражаются от лысины, не так ли?

Хэл погладил свою лысую голову.

– Думаю, да. Как я выгляжу?

– Боюсь, тебе до меня далеко, приятель, – сказал Роджер.