"Эти имена всегда жили в тебе, - подумал Штирлиц. - Этот страшный
груз памяти не давал тебе покоя, но ты понимал, что лишен связи и не
можешь передать Центру эти страшные данные об измене. А потом ты истязал
себя одним и тем же вопросом: "Почему Мюллер, который мог в с е, умел
учитывать любую мелочь, рассчитывал каждый свой шаг, не сделал лишь
одного: не приказал Ойгену и Вилли сразу же закрыть дверь в твою комнату?"
Ведь он хотел, чтобы я остался жив и стал его гарантом для Центра, отчего
же п о з в о л и л мне услышать то, что было высшей тайной рейха?! Что,
как не высшая тайна, подлинное имя агента? Да еще такого уровня, какого
достигли те, чьи имена гвоздями вошли в мой мозг и сидят там постоянно, -
боль лишь на какое-то время затихает, но потом снова и снова рождается
безответный вопрос: ,,Но почему же, почему такие люди пошли на вербовку к
наци?! На чем их могли сломить? Кто? Где? Каким образом?!""
Самолет резко тряхнуло, хотя сахарных голов грозовых туч не было.
Перемигиваясь, мерцали близкие звезды, а под крылом медленно ("Ничего себе
медленно, пятьсот километров в час!") проплывали пики гор, освещенные
мертвенным светом луны.
"Интересно, - подумал вдруг Штирлиц, - а наступит ли время, когда
люди перестанут бояться летать в аэропланах? Наверное, да. Сто лет назад
все боялись поезда, каждое путешествие из Петербурга в Москву было
событием в жизни человека: дьявольская скорость - тридцать верст, колесики
махонькие, рельсы тонюсенькие, склизкие, неровен час - соскользнут,
грохнемся с откоса, костей не соберешь, страх господень! А кто теперь
думает о возможности катастрофы, устраиваясь в удобном купе? Думают,
наоборот, о том, сколь п о л з у ч а скорость, как много времени, которое
можно было бы употребить с пользой, пропадет зря, - писать трудно -
качает, а думать - так тянет на минор, расслабление, в то время как
нынешний ритм жизни предполагает постоянную собранность - никаких
отвлечении, даже окна квартиры целесообразнее завешивать плотными шторами
или металлическими жалюзи; стол, стена, привычные корешки нужных книг - и
все. Изволь думать предметно, то есть у з к о и про то именно, что
вменено тебе в обязанность".
Он резко поднялся и сразу же заметил в глазах пассажиров испуг:
неожиданное движение в самолете воспринимается как возможный сигнал
тревоги; нигде, кроме как в небе, люди не ощущают так остро своей
беспомощности, ибо добровольно отдали свои жизни в руки пилота,
удерживающего штурвал.
"И олень, - подумал Штирлиц, - таясь в чащобе, ни на что так не
реагирует, как на резкое движение. Вот где ты усмотрел общие корни с
меньшими братьями. |