"И олень, - подумал Штирлиц, - таясь в чащобе, ни на что так не
реагирует, как на резкое движение. Вот где ты усмотрел общие корни с
меньшими братьями.
Цинковомордых нет, - понял Штирлиц, мельком оглядев пассажиров, - во
всяком случае, здесь, в хвосте; и все пьют, даже женщины. Неужели только
алкоголь дает ощущение храбрости? Иллюзию - да, - сказал он себе. -
Человечество, лишенное возможности по-настоящему выявить себя, придумало
виски, джин, коньяк, водку, только бы погружаться в иллюзию предстоящих
поступков - обязательно добрых, умных, смелых; ан проснулся - голова
разваливается, пропади все пропадом, свет не мил... Ничего, отоспятся,
когда прилетим в Новый Свет... "Если прилетим", - поправил он себя, -
нельзя быть категоричным в небе, когда ты - ничто и лишен всех прав, кроме
одного: сидеть, пить виски и вспоминать, что было, пытаясь ответить себе
на один только вопрос: случившееся сегодняшней ночью - игра Роумэна или
все же п р о и з о ш е л тот Случай, который по справедливости следует
называть Его Величеством?
П о д х о д ко мне на авениде Хенералиссимо американцев, появление
Кемпа, затем Роумэн; ИТТ, Эрл Джексон, брат которого возглавляет разведку
на юге Америки; Криста, повязанная с наци... Можно предположить, что мой
полет есть звено неведомой мне игры, разведка умеет закручивать такие
интриги, которые не под силу Аристофану с Шекспиром, ибо художник
страшится вседозволенности, а Шелленберг нацеливал всех именно на это. Но
нельзя же допустить, что ради какого-то Штирлица в Америке устроят фарс с
привлечением к суду Бертольда Брехта и Ганса Эйслера, а ведь именно на
этом дрогнул Пол Роумэн..."
В туалете пахло горькой лавандой, на полочке стояли три сорта
туалетной воды: чего не сделают владельцы авиакомпании, лишь бы привлечь
людей, - и виски тебе, и джин, и коньяк, и даже горькая лаванда из Парижа.
"Нет, - подумал Штирлиц, разглядывая свое отечное, еще более
постаревшее лицо в зеркале, подсвеченном синеватым светом невидимых ламп,
сокрытых где-то в отделке маленькой аптечки, набитой упаковками аспирина,
- Роумэн не играл со мной, особенно в последний день. Им, может быть,
играли. Но не он мной.
Если его не пристукнут сегодня, а по раскладу сил им надо убирать
его, этот парень поможет мне вернуться домой. Когда-нибудь моя ситуация
может показаться людям дикой, невероятной, фантасмагорической: человек
сделал свое дело, намерен вернуться на Родину, она всего в семи часах лета
от Мадрида, но реальной возможности возвращения не существует. Потомки
отметят в своих изысканиях одну из главных отличительных черт
национал-социализма: з а к р ы т о с т ь. Именно так. При нескрываемой
агрессивности - тотальная закрытость государства, табу на знание иных
культур, идей, концепций; невозможность свободного передвижения, запрет на
туризм: "Мы - нация избранных; тысячелетний рейх великого фюрера есть
государство хозяев мира, нам нечему учиться у недочеловеков, мы лишь можем
заразить нацию чужеземными хворобами, гнусными верованиями и
псевдознаниями; немцам - немецкое". |