Я просто сижу в седле, стараясь не упасть и слушая звон в ушах. Чья-то рука касается локтя. Шепот пра Михаря:
– Згаш. Згаш, очнитесь!
Я всегда вздрагиваю, когда этот человек называет меня по имени. И он, зараза, это знает и беззастенчиво пользуется. Но зато возвращает меня в реальный мир.
За те несколько секунд, что выпали из памяти, все вокруг переменилось. Нет, перед нами по-прежнему было заболоченное озеро с заросшими травой и ивняком топкими берегами. Но теперь я точно знал, словно сам был тут много веков назад, что там, где теперь над гладью воды торчат крошечные островки болотной растительности – и на одном из которых к лесине прикручен Брашко – что там когда-то был большой остров, где действительно стоял городок. Небольшой, с настоящей крепостной стеной, сложенной из мореного дуба, и даже с собственным святилищем. Там жили люди. Жили, пока не случилось нечто такое, отчего весь город исчез. Просто растворился в озере, в воздухе, в небытие. Почему такое случилось – знают боги, местные боги, и Змей Полоз первый следи них. Может быть, люди вовремя не принесли ему положенных жертв или прогневали богов своим поведением. Может быть, наоборот, они пожертвовали собой ради чего-то неизмеримо более важного, чем их жалкие жизни – как бы то ни было, никого не осталось. Лишь та женщина – она отправилась в лес, собирать травы. Местная знахарка. В городе у нее оставался муж и ребенок. Вернувшись, она не нашла и следа поселения, и, пораженная открывшейся картиной, окаменела от горя. Та женщина знала. И, взгляни я на мир ее глазами, узнал бы ответ. Но не сейчас.
Люди не ушли отсюда насовсем. Вернее, этот город, как ни странно, он до сих пор существует. Его нельзя увидеть обычным зрением, обычному человеку нельзя пройти по его улицам, но в нем теплится жизнь. Он словно надел маску, скрываясь, отводя глаза – и продолжая жить. И лишь вода, которой нет нужды лгать, способна выдать его тайну.
Чуть правее в озеро вдавался полуостров, где, скрытые зарослями, на сваях торчали несколько домиков – так этот город выглядит для любого постороннего глаза. И обитатели этого места сейчас тихо вышли навстречу, позволяя себя рассмотреть. Вернее, вышли не все – лишь те, кого мне позволили увидеть. Остальные продолжали оставаться там, за гранью реальности. Но я чувствовал их присутствие. Я, некромант, ощущал биение их сердец. Однако, сейчас они меня не интересовали. Взгляд прикипел к тем, которые шли навстречу.
Женщина с ребенком на руках. Чужая женщина, прижимающая к себе годовалого мальчика. И двое мужчин рядом – ведьмак с мечом и коротким метательным топориком в руках, и лич – стоявшие рядом. Лича я прежде никогда не видел, а вот ведьмак оказался подозрительно знаком. Мозгу понадобилось несколько секунд, чтобы воскресить в памяти осенний день двухгодичной давности, когда мне пришлось нейтрализовывать труп колдуна Пенчо-Пейна на кладбище Гнезно. Там собралось тогда девять человек – и этот самый ведьмак оказался в числе приглашенных. Краем глаза заметил, как дрогнуло его лицо – он тоже меня вспомнил и бросил заинтересованный взгляд на ребенка. Взгляд сравнивающий, оценивающий, ищущий сходство…
Но на этих двоих я не смотрел – ребенок на руках у этой женщины занимал все мои мысли. Почему-то не было никаких сомнений в том, кого я вижу. Вот он какой, мой сын! У него яркие вишневые губы матери, ее разрез глаз, ее волосы, но черты лица грубее. И от него уже сейчас, несмотря на юный возраст, веет силой. Обычно подобные способности проявляются намного позже – лет в двенадцать у девочек и лет в четырнадцать у мальчиков. Так это, например, было со мной. Но передо мной – сын богини, и не должен подчиняться обычным людским законам. Малышу на вид около года, и память судорожно начинает работу – где, когда, как мы с его матерью были в последний раз, сколько прошло месяцев и так далее. Но вскоре разум отказывается от этой попытки. |