Ненадолго.

Моя жена все еще была поблизости. Ясно, чего она ждала – моего выбора. Ей, наверное, было бы приятно узнать, что сын растет с отцом, а не отдан на воспитание первой попавшейся семейной паре, у которой нет своих детей. Даже если бы я сам не мог растить ребенка при монастыре, у меня хватило бы денег, чтобы найти ему воспитателей в городе и навещать то и дело, следя за его жизнью и развитием. Но для этого мне надо было всего лишь отвернуться от Брашко Любечанина, который – да, теперь уж несомненно! – очнулся и пока еще в полусне озирается по сторонам, не понимая, как сюда попал. Я покину эти места, унося с собой сына – и оставлю студента на смерть. Какому богу его принесут в жертву, и как долго он будет умирать – неизвестно.

Не бойся, – тихий шепот моей жены, – умирать он будет недолго. Змей умеет разбираться с жертвой быстро…

Змей? Она имеет в виду Змея Полоза? Но разве он живет в этом озере? Или есть какой-то другой змей, о котором я еще не знаю?

Брашко заволновался, первым заметив что-то или кого-то в глубине озера. С островка ему было все отлично видно, а зрителям оставалось лишь гадать. Хотя что там гадать? Островок внезапно качнулся на волне, когда в толще воды шевельнулось огромное тело.

Я еще мог не смотреть. Я мог взять ребенка на руки, развернуться и уехать. И потом думать, на кого я его променял.

– Сейчас, – произнес старик.

Ох, зря он это сказал!

– Ничего не сейчас, – я вскинул руку. – Еще ничего не решено.

– Ты… ты должен сделать выбор!

– Я его сделал…

С ума сошел? – силуэт моей жены проступил серой тенью. – Ему уже не поможешь. А наш сын…

– Наш сын не может расти под присмотром труса и предателя, который бросил человека в беде! Унеси ребенка, – это относилось к той женщине. – Еще простудится…

Да ты понимаешь, что ты хочешь сделать?

– А что? – я пришпорил коня, заставляя его двинуться вперед. – Ты что, думала, я просто развернусь и уеду?

Тебе какой-то смертный дороже, чем наш сын?

– Я – тоже смертный. И этот парень – тоже чей-то сын!

Ты рискуешь никогда его больше не увидеть…

Это был удар ниже пояса. Я чуть было не повернул вспять, чуть не кинулся отнимать ребенка. Нельзя. Есть, знаете, такая штука – совесть. Меня могут оправдать все, кроме нее. Меня может даже понять и простить родной сын: «Папа, я понимаю, что ты хотел для меня, как лучше, когда оставил этого парня умирать… Нам всем приходится чем-то жертвовать – без этого нет жизни!»

– Нам всем приходится чем-то жертвовать… – повторил вслух.

Вода в озере колыхалась. Змей или кто-то, кого зовут Змеем, не спешил подниматься на поверхность. В конце весны вода в таких глубоких озерах еще холодна, и он наверняка разминается, пытаясь согреться в движении. Вот и ворочается в глубине, поднимая волны. Но через несколько минут он всплывет – чтобы вместо беспомощной жертвы встретить меня.

Мерин попытался артачиться, но я ударил его пятками и плетью изо всех сил, вложив в это движение столько злости, что конь одним скачком перепрыгнул через тростник и, разбрызгав копытами грязную воду, перескочил на островок. Тот заколыхался под лишней тяжестью, и мерин застыл раскорякой, дрожа всем телом и разве что не поджимая хвост.

Брашко вытаращился на меня, как на выходца с того света.