Но Мев закусила губу и задрала юбку, чтобы рассмотреть свои содранные коленки там, где разорвались ее шерстяные чулки. Раны саднили. Вдруг все стало не так. Лес помрачнел, и река кряхтела под боком, и уже невозможно было не думать о том, о чем их предупреждали.

– Лучше вернуться назад, – сказала Мев. – Мурна будет искать нас.

И в голосе ее прозвучала надежда, что Мурна сейчас появится откуда ни возьмись и спасет их. Она протянула руку Келли, чтобы он помог ей встать, готовая бежать отсюда так же быстро, как они бежали сюда, хотя ее бок и коленки болели, и она уже не знала, в какой стороне дом.

«Ах, – донесся до них стон. – Ах‑ах‑ах…»

Они замерли, как два олененка, и, раскрыв от страха глаза, повернулись на звук, который переплетался с журчаньем реки.

«Горе мне, – раздалось вновь. – Бедная я, бедная».

– Послушай, – прошептал Келли.

– Не знаю, кто из нас бедный – она или мы, – промолвила Мев, и зубы у нее застучали, как в студеную зиму. Коленки болели, твердя о приключившейся с ними беде. Они вцепились друг в друга с такой силой, что им стало больно. – Я считаю, не надо ей отвечать.

«Погибла, – послышался голос. – Горе, горе, куда мне идти?»

– Это – девочка, – сказал Келли, охваченный новым приливом мужества. – Пойдем, Мев, это всего лишь какой‑то человек, – и он, встав, потянул ее за руку.

«О‑о, – зазвучали рыдания. – О, я попалась, как больно, как больно…»

И громкие звуки рыданий долетели до них, заглушая журчание реки; и Мев, тянувшая Келли назад к тропинке, уступила и поддалась – не то чтобы она передумала, но эти рыдания надрывали ей сердце и требовали подойти. Она перестала упрямиться и двинулась вслед за Келли сквозь заросли, все ниже и ниже, туда, где бежала река.

– Мне не нравится это, – нашла в себе смелость промолвить Мев, когда они подошли к черной воде, и Келли тоже почувствовал себя неуверенно. Река текла зловеще и привольно, и старые сучковатые деревья нависали над ней в такой недвижимости, в которой застывали и сопение, и плач. – Келли, пошли домой.

– Смотри, – проговорил Келли и прильнул к сестре, потому что из ниоткуда вдруг кто‑то оказался на черных камнях – весь обернутый водорослями, еще блестящими от речной воды. Этот кто‑то приподнял бледное прекрасное лицо, и кудри золотые, как пыльца, рассыпались по плечам, переплетаясь с водорослями. Ногами он обнимал камень, на котором сидел, а руками придерживал плащ из скользких водорослей. Глаза, темные, как вода, глядели на них спокойно. Потом объятые водорослями руки взметнулись и опустились в воду, и существо нырнуло так плавно, словно вода слилась с водой.

– Ой, – сказала Мев и потянула брата, чтобы бежать.

Но лицо вновь вынырнуло над водой и было как цветок с бледными волосами, плывущими по течению, и глаза уставились на них, и рот округлился от удивления и неожиданности.

– Я пропала, – произнесло существо. – О, помогите, я пропала, совсем пропала.

– Куда тебе надо? – забыв о бегстве, с любопытством спросила Мев.

– Пропала, – повторило существо. И прекрасная голова снова скрылась под темной водой и вновь вынырнула, струя кудри по течению. – А вас как зовут?

– Фланн, – не задумываясь, откликнулся Келли.

– Флойн, – с неловкостью добавила Мев, ибо она не привыкла лгать, но имена давались не для того, чтобы их сообщать первому встречному, а Фланн и Флойн, два толстых пони, благополучно были дома и им ничто не грозило.